повторял:
– Попробуй! Попробуй! Дорогой мой! Век не забуду! Все, все для тебя сделаю… Только открой мне эту дверь… А я уж с пустыми руками оттуда не выйду!
Он отодвинул Саяпина на длину своих вытянутых рук и вдруг сказал почти с угрозой:
– Только в течение недели. Понял? Хорошо понял?
Раскрасневшийся, Саяпин только кивнул.
До конца дня Корсаков метался по Москве. Был более чем в десяти кабинетах… Все выслушивали, сочувствовали, понимали и даже подбадривали…
Но… Ничего реального, кроме пары уклончивых обещаний, не было.
Когда он пытался попасть к Элле Резник-Мартовой, она крикнула на него с порога:
– Иди! Иди! Ишь, какой прыткий! Раньше той недели ничего не жди! – И захлопнула перед его носом дверь.
Когда Корсаков около девяти вечера вернулся в офис, секретарша сказала ему, что его несколько раз спрашивал Виктор Аркадьевич Глинский.
– Так он уже ушел?
– Нет! Как же… У себя сидит… Ждет! Хотя я ему сказала, что вы, может быть, и не вернетесь.
– Зови!
Корсаков прошел к себе в кабинет, бросил папку на стол. И, подумав, налил себе добрую порцию виски! Он устал… Он заслужил!
В кабинет, осторожно постучавшись, вошел Глинский… Виктор Аркадьевич.
Корсаков молча рассматривал его, как будто видел в первый раз.
Высокий, худой… В модных очечках. Лицо вытянутое, как у борзой…
– Ну что у тебя? – чувствуя грядущую неприятность, повысил голос Корсаков.
Виктор Аркадьевич подошел ближе, хотел было начать докладывать, но поперхнулся и закашлялся.
– Ладно! Садись за стол… переведи дыхание… Глинский сел, отдышался… Искоса посмотрев на начальника, осторожно начал:
– Сейф Блажнина… Оказался пустым. Ни одной бумаги! Буквально – ни одной.
Корсаков откинулся в кресле, но сдержался.
– А как же ты принимал у него дела?
– Никак! – пожал плечами Виктор Аркадьевич. – «Сам разберешься…» – только и сказал Яков Николаевич. Все бумаги на столе. Он очень спешил на самолет. В Швейцарию…
– А что ты искал в его сейфе? Глинский замялся.
– Такое впечатление, что он навсегда уехал! – осторожно вымолвил Виктор Аркадьевич. – Очень уж тщательно все выбрано. И в столе его тоже. Какие-то страницы вырваны… Что-то из данных вообще исчезло. Дня на два работы, я так думаю.
Корсаков молчал. «Что же, все болезни Блажнина – выдумка? Просто – побег? Подготовленный и тщательно спланированный побег?»
– Кто провожал Якова Николаевича в аэропорт? Ты? – спросил он Глинского.
– Нет! Он просил не беспокоиться… сказал, что жена проводит.
– Ты звонил жене, как он улетел?
– У нее никто не подходит…
– Думаешь…
– Вполне возможно. Они жили только вдвоем. Детей не было.
– Знаю! Знаю, что детей не было! – в сердцах хлопнул по столу Сергей Александрович.
– Степуну докладывал? – спросил он молодого человека.
– Нет! Я решил сначала вам… – отвел глаза Глинский.
– И правильно сделал! – Корсаков встал, прошел по кабинету, подошел к бару, плеснул себе немного виски.
– Договаривай! – поднял голос Корсаков. – Договаривай – с чем пришел!
Он давно заметил пару листков в руках молодого человека.
Виктор Аркадьевич поднял на него глаза. Хотел было что-то сказать, но вдруг покраснел и осекся.
– Что? Что еще… Говори!
Глинский встал и ровным, каким-то скрипучим голосом, начал докладывать:
– Сегодня… После утреннего совещания… Я вынужден был произвести буквальный обыск кабинета. Ну, когда у меня появились подозрения.
– Обыск один производил?
– Один…
– Ну…
– В комнате отдыха за панелью я нашел отделение, где были эти бумаги.
– Какие бумаги?! – выкрикнул Корсаков.
– Их было двадцать шесть… Но главное – вот в этих двух листах.
Он протянул чуть дрожащей рукой два заполненных листка.
Корсаков буквально вырвал их из рук Глинского. Прошел к своему столу, поправил лампу. Он ничего не видел. Достал из кармана очки, к которым редко прибегал, и начал внимательно молча читать.
«Группа компании „Херш корпорейтед“ (ФРГ) и американский концерн „Асмако“ обязуются выкупить, а Блажнин Яков Николаевич от имени концерна „АОПС“ (Россия), как первый вице-президент, обязуется продать вышеперечисленным компаниям вышеперечисленные объекты в количестве семи наименований… на общую сумму…»
– Сколько здесь нулей? Я что-то плохо вижу! – нетерпеливо позвал он Виктора Аркадьевича.
Глинский ответил, не заглядывая в бумагу:
– Девять… Сергей Александрович. Девять нулей! Пять с половиной миллиардов долларов США.
Корсаков снова углубился в бумаги: «Сделку оформляет американо-голландская фирма „Гюисманс и К“ в сотрудничестве с русско-шведской посреднической фирмой „Риэр-корпорейтед“».
– Взгляните на число, – тихо произнес молодой человек. – Десять дней назад… Подписи. Печать нашего концерна. Визы юридической конторы. Все честь по чести!
Корсаков отбросил листки, и они чуть не упали с его огромного стола.
– Да… «По чести» говоришь? Вот ею, честью, тут и не пахнет!
Сергей Александрович снова взял в руки бумаги и долго смотрел на них.
– Это, конечно, все липа. Не мог Яков Николаевич подписывать подобные документы. Без моего разрешения. Без правления. Юридически – это ничтожно! Да и цена смешная. Это стоит не пять с половиной, а пятьдесят пять миллиардов долларов… Уж он-то это знал…
Глинский осторожно опустился на стул около письменного стола и, вытянув шею к Корсакову, спросил тихо и осторожно:
– Тогда что же все это значит?
Сергей Александрович искоса, быстро взглянул на него и ответил то ли Глинскому, то ли самому себе…
– Он подталкивает нас ко второму выходу. Если кредита мы не получим, придется продавать ряд объектов. Так вот Яков… на свой страх и риск… и начал переговоры… И за этим полетел в Швейцарию.
– Вы думаете, он не болен? – шепотом спросил Виктор.
– Болен-то он болен… Но это не помешает ему вести переговоры в Цюрихе…
Глинский снял очки и долго протирал их…
– А вы… Сергей Александрович? Вы? Ничего не знали? – наконец выговорил он.
Корсаков сидел в задумчивости, по-прежнему уставясь в бумаги.
– Блажнин не мог… без разрешения правительства что-либо продавать, – повысил голос Корсаков. – Если бы он предложил этот вариант мне, я бы ему категорически запретил. А так… Он просто проявил инициативу. Начал проработку довольно выгодного варианта… С согласия? Или нет?
– Так вы согласны с ним? – почти испуганно спросил Глинский.
– Я? – словно проснувшись, встрепенулся Корсаков. – Я… Считайте, что я только принял к сведению эти материалы. Никому ни слова… Поняли, Виктор Аркадьевич!
