похожая на маленький зеркальный парус. Через две-три минуты машина сядет, и я наконец узнаю, в каком состоянии раненый. Или раненые, если их действительно двое.
– Кубакин! - позвал Можаровский.
– Слушаю! - быстро откликнулся тот.
– Артур, Ерофеева без оружия из кабины не выпускать!
Я встретил в зеркале желтые огоньки глаз пилота.
– Иду на посадку, - предупредил он не столько, надо думать, меня, сколько диспетчера.
Аэр с головокружительным креном вошел в разворот над оранжевым, мягковсхолмленным «блином» пустыни.
– Жди Ерофеева, - напутствовал пилота Можаровский, - кабину не покидай. Вадим, будь осмотрителен, действуй без риска, До связи, прораб!
Я пытался высмотреть на вираже приметный здесь ориентир - группу линейных борозд выдувания. Группу неглубоких ветровых долин. То, что мы называем ярдангами. Пока я соображал, где их искать, вставший дыбом «блин» западной Амазонии закатился куда-то назад и, неожиданно вынырнув из-под слепящего солнца, ухнул вниз. Меня слегка замутило, я впрыснул в респиратор дыхательной маски мятный аэрозоль. Машина выпрямилась и, клюнув носом, пошла на снижение вдоль прямолинейной, как городской проспект, долины - центральной в группе из трех чисто вылизанных ветрами долин - ярдангов, разделенных между собой узкими грядами.
Исполосованное тенями ложе ярданга с бешеной скоростью уносилось под днище аэра, а впереди вырастало в размерах черно-белое с золотистыми отблесками здание буровой, охваченное с тыла тремя рядами зеркал гелиоустановки. Заранее освобождаясь от ремней, я ощупывал взглядом стены стремительно вырастающей трехступенчатой пирамиды. Не знаю, что я ожидал увидеть. Не было заметно никаких странностей, буровой комплекс выглядел обыкновенно. Впрочем, бодрости мне это не добавило.
Излишек площади несущих плоскостей аэра со скрежетом втянулся в бортовые бунки. Опустив стекло гермошлема, я ждал посадочного толчка. Свист мотора сменило шипение тормозной воздушной струи, и, как только амортизаторы приняли на себя удар опорными лыжами, я вскочил и, пригнув голову, чтобы не стукнуться о потолок, кинулся к выходу. В шлюз-тамбуре меня остановил закрытый люк.
– Артур, в чем дело?
– Возьми оружие, - сказал Кубакин.
– Открой немедленно, время идет!
– Возьми оружие, - спокойно повторил пилот.
Я повернул обратно и минуту наблюдал, как сложно отпирается кодированный оружейный сейф.
– Пользоваться хоть умеешь? - запоздало осведомился мой мучитель, подавая мне глянцево-черный паллер в желтой и тоже лоснящейся глянцем кобуре. - Полезная штуковина.
Кобуру я не взял. Выхватил из нее тяжелый паллер, щелкнул предохранителем и приставил ствол к гермошлему Кубакина:
– Люк открывай! Живо!
Он отшатнулся в испуге:
– Что ты… спятил?!
– Нет. Но пальцем чувствую, спуск у этой полезной штуковины очень мягкий.
– Иди, иди куда хочешь, выход открыт!
Я воткнул паллер в кобуру, которую Кубакин все еще держал в руке: - Спрячь в сейф до следующего раза.
– Совсем ненормальный!… - бросил мне в спину пилот.
Больше никаких недоразумений с выходом не было - люк открылся. Я спрыгнул на хрусткий, обындевелый грунт и поспешил к зданию буровой. У входа в шлюз обернулся. Приподнятые крылья аэра были плавно изогнуты на концах, как хвостовые перья птицы-лиры. Вдоль ярданга висела в воздухе рыжая муть.
Пока автоматика накачивала в шлюзовой тамбур мутный от снежной пудры и глинистой пыли воздух, я раздумывал, что мне делать после термальной и моечной обработки. Раздеваться в экипировочном отсеке не стоит. Во-первых, это непозволительно долго. Во-вторых… В общем раздеваться не надо. И гермошлем не стоит снимать - лучше сохранить за собой преимущества автономного дыхания. На всякий случай.
В клубах пара стал расширяться светлый прямоугольник прохода в экипировочную. Сердце забилось чаще. Мне казалось, в этом отсеке меня ожидает нечто ужасное. Вперед!
Ничего не случилось. Экипировочная была безлюдной и в полном порядке.
Стараясь ступать бесшумно, я выскользнул в коридор и быстро добрался до лестничного фойе. Отсюда на второй ярус вела винтовая лестница. Там - жилые каюты. Я надавил ногой на первую ступеньку - мягким сиянием озарилась вся лестница, и зеркала отразили глянцево-розовый блик на моем гермошлеме. Впервые в этом фойе стоял человек в полной гермоэкипировке. Я отпустил ступеньку и двинулся дальше по коридору до поворота в рабочий зал. Сплошного освещения в коридорах первого яруса не было - меня сопровождала скользящая световая волна. Впереди - мрак. И сзади. И кромешная тьма в боковых проходах. Согласно опасениям Можаровского, я на каждом шагу мог встретиться с упырем. Я понятия не имел, как должна выглядеть эта нежить по фольклорным канонам, и старательно не доверял подозрительным теням. А впрочем, согласно логике Можаровского и Паввола, здешние упыри злодействуют под личиной моих подчиненных…
На повороте в рабочий зал я задел ногой какой-то предмет. Меня прошибла испарина. Это был заляпанный красными пятнами башмак кого-то из бурильщиков. Прочный такой башмак на толстой подошве… Второй находился далековато от первого - шагах в десяти. Мне стало до мерзости неуютно. Однако я заставил себя войти в переходный тамбур и заглянуть в хорошо освещенный зал через квадратный иллюминатор. Кошмарная красная лужа была на месте. И халат. Новый ракурс позволил мне разглядеть на полу то, чего со стороны следящего телемонитора не было видно: испачканный кровью и еще черт знает чем респиратор и кровавые отпечатки рифленых подошв. Переступив с ноги на ногу, я с ужасом вдруг ощутил, что пол в тамбуре липкий.
Почти не разбирая дороги, я вернулся в фойе. Меня мутило. Мне казалось, подошвы моих башмаков оставляют на ступеньках лестницы кровавый след. Я снова впрыснул в дыхательную маску мятный аэрозоль. Во мне крепла уверенность: жуткое происшествие на буровой - результат общего отравления всей бригады. Но чем?!
Лестница кончилась. Я стоял в холле жилого яруса. Двери кают четко очерчены по периметру белыми валиками пневмоуплотнителей. Ноги сами привели меня к двери каюты Айдарова, рука нажала кнопку сигнала. Никто не откликнулся. Я потянул дверь на себя, отвел в сторону. Вошел в залитый светом салон, убедился, что откликаться здесь некому. Заглянул в бытотсек и в спальню. Обычные чистота, порядок…
В свое жилище я просто заглянул с порога и, бегло осмотрев соседнее - жилище Дмитрия, отворил дверь каюты Пескова. Охвативший меня в этот момент страх неизвестности оказался напрасным - и здесь ничего ужасного не было. В салоне, однако, был беспорядок: надувное кресло опрокинуто, журналы разбросаны, штатив столика так основательно прогнут книзу, что овал столешницы касался пола. «Падал он тут, что ли?…» - подумал я о хозяине. Он или не он, но кто-то был здесь несколько минут назад - на полу еще не просохло темное пятно от разлитой воды. Рядом валялся бокал. Чуть дальше - сифон. Возле сифона что-то блестело. Вглядевшись, я узнал разорванную платиновую цепочку Светланы. Быстро поднял свой недавний подарок, сжал в кулаке.
В каюте Светланы я подошел к столу, взял бокал и, нацедив воды из сифона, стукнул бокалом о лицевое стекло. А, черт! Я протер забрызганное стекло и почувствовал, что уже устал от нервного напряжения. Где раненый? Где все? Что произошло в каюте Пескова?… Я стукнул по крышке стоящего на столе фотоблинкстера - крышка пружинно откинулась, блеснули зеркала отражателей. Над зеркалами возникло стереоизображение Аэлиты.
Все мы на пятой Р-4500 хорошо знали эту единственную в наших окрестностях базальтовую скалу - останец на вершине круглого, плотного, словно медью облицованного холма. Песков первый разглядел в
