– Я не яппи.
– Черта с два.
– Я слишком молод. И у меня не так много денег. Я, может, кажусь таким, но это одна видимость. К тому времени, когда подошла моя очередь на блага вроде дешевой земли и крутой работы, они, как бы это точнее сказать… стали выдыхаться.
Сенсация! Тобиас недостаточно богат? Это признание выщелкивает меня из моих мыслей, как порвавшийся при завязывании шнурок способен мгновенно перенести ваше сознание в иную плоскость. Я понимаю, что Тобиас, несмотря на маску, тоже из поколения икс, – как и мы.
Он чувствует, что опять оказался в центре внимания:
– Честно говоря, старание выглядеть яппи довольно изнурительно. Я даже подумываю, а не оставить ли весь маскарад – он себя не оправдывает. Может, начать изображать богему – как
ЗАКОС ПОД ЯППИ:
привычка отдельных представителей поколения икс делать вид, что стиль яппи приносит удовлетворение и жизнеспособен. Такие люди часто по уши в долгах, принимают различные наркотические средства, а после третьей рюмки очень любят порассуждать об апокалипсисе.
(Упаси господи!)
– Ну уж нет! – встречает в штыки эту идею Элвисса. – Кому-кому, а уж мне-то такие типы известны. Все вы, яппи, одинаковы, и я сыта вами по горло. Дай мне поглядеть тебе в глаза.
– Что?
– Дай мне поглядеть тебе в глаза. Тобиас подается вперед, позволяя Элвиссе взять его за подбородок и выудить правду из его глаз, голубых, как подарочные голландские тарелки. Это занимает ужасно много времени.
– Хорошо. Может, ты и не такой уж отброс. Не исключено, что через несколько минут я расскажу вам одну историю. Напомните мне. Но я хочу, чтобы сперва вы мне кое-что рассказали. Вот ты умер, тебя закопали и ты перенесся в мир иной. А теперь – как на духу – скажи, чем тебе больше всего запомнится Земля?
– Что ты имеешь в виду? Не понимаю.
– Какое мгновение для тебя определяет, каково это – жить на этой планете? В чем суть жизни здесь? Что ты унесешь с собой?
Молчание. Тобиас не понимает, к чему она клонит, да и я, честно говоря, тоже. Она продолжает:
– Искусственный яппи-опыт, приобретенный за деньги, вроде спуска на байдарках по водопаду или катания на слонах в Таиланде, не в счет. Мне хочется услышать о мгновениях твоей жизни, подтверждающих, что ты и вправду жил.
Тобиас не готов добровольно распахнуть душу. Похоже, ему нужно, чтобы кто-то из нас подал пример.
– Я готова, – произносит Клэр. Все взоры обращаются к ней.
– Снег, – говорит она нам. – Снег.
ЗАПОМНИ ПЛАНЕТУ ЗЕМЛЯ
– Снег, – произносит Клэр в тот момент, когда фонтан голубей взмывает с коричневого шелковистого чернозема в саду у Макартуров. Всю прошлую неделю наши соседи пытались засеять новую лужайку, но голуби просто без ума от крохотных вкусных семян. Однако эти божьи создания были настолько милы и все такое, что искренне сердиться на них было невозможно. Миссис Макартур (Айрин) иногда без особого энтузиазма их шугала, но голуби просто взлетали на крышу дома, где, посчитав, что спрятались, устраивали себе маленькие праздники. – Я никогда не забуду, как впервые увидела снег. Мне было двенадцать, это случилось сразу после первого и самого крупного родительского развода. Я приехала погостить к матери в Нью-Йорк и стояла на пешеходном островке посреди Парк-авеню. До этого я никогда не выезжала из Л.А. Огромный город меня зачаровал. Я смотрела вверх на здание Пан-Америкэн и размышляла о насущной проблеме Манхэттена.
– Суть которой… – вставляю я.
– Суть состоит в том, что масса распределена чересчур неравномерно: башни и лифты; сталь, камень, цемент. Так много массы на такой высоте, что закон притяжения может извратиться и – в жутком зеркальном отражении – оказаться направленным к небу. (Обожаю, когда Клэр заводится.) Эта мысль потрясла меня. Но в этот момент братец Аллан дернул меня за рукав – зажегся зеленый свет для пешеходов. Когда же я повернула голову, чтобы посмотреть, куда мы идем, мне на лицо – хлоп – села первая в жизни снежинка. Она растаяла у меня на глазу. Я сначала даже не поняла, что это было, но потом увидела миллионы снежинок – белых, пахнущих озоном, планирующих вниз, как лепестки, сброшенные ангелами. Даже Аллан остановился. Машины гудели нам, но время словно замерло. И вот, да – если я вынесу с земли одно воспоминание – это будет то мгновение. По сей день я считаю свой правый глаз заколдованным.
– Классно! – говорит Элвисса. Она поворачивается к Тобиасу. – Уловил смысл?
– Дайте подумать секундочку.
– У меня есть пример, – вклинивается в разговор Дег с некоторым энтузиазмом. Подозреваю, что это вызвано желанием заработать у Элвиссы пару дешевых очков. – Это произошло в 1974-м. В Кингстоне, Онтарио. – Он закуривает, мы ждем. – Мы с отцом остановились у бензоколонки, и я получил задание залить бензин в бак нашей «галакси-500», классной машины. Это же была ответственная задача. Я же был одним из тех бестолковых мальчишек, вечно простуженных, которые ни на что не способны – ни наполнить бензобак, ни распутать леску. Я вечно что-нибудь портил или ломал; делал все наперекосяк.
Итак, отец в киоске покупал карту, а я – снаружи – чувствовал себя настоящим мужчиной и гордился тем, что пока ничего не натворил – не поджег бензоколонку или типа того, – а бак был уже почти полон. Отец вышел в тот момент, когда я докачивал последние капли; и вдруг пистолет прямо-таки обезумел. Он начал фонтанировать во все стороны. Я так и не понял, почему, но он поливал все подряд – джинсы, кроссовки, номера машины, цементное покрытие – словно малиновый сироп. Отец все видел, и я подумал, что сейчас мне здорово влетит. Я вдруг ощутил себя каким-то маленьким. Но вместо этого он улыбнулся и сказал: «Э-э, малыш. Ну и обалденный же запах у бензина! Закрой глаза и вдохни. Какой он чистый. Он пахнет будущим». Я так и сделал – закрыл глаза, как сказал отец, и глубоко вдохнул. И в это мгновение увидел яркий оранжевый свет солнца, проникающий сквозь мои веки, и почувствовал запах бензина – и ноги мои подкосились. Это был лучший момент моей жизни, и я бы сказал (возлагаю на это большие надежды), что в раю должны быть похожие мгновения. Вот чем мне запомнилась Земля.
– Бензин был обычный или этилированный? – интересуется Тобиас.
– Обычный, – отвечает Дег. – Шик.
– Энди, – Элвисса смотрит на меня. – Твоя очередь.
– У меня тоже есть земное воспоминание. Это запах – запах бекона. Было воскресное утро, и мы все вместе завтракали – событие беспрецедентное, поскольку я и мои шестеро братьев и сестер унаследовали материнскую странность – по утрам мы ненавидели пищу, даже сам ее вид. Вместо завтрака мы обычно спали.
Скажу больше – для совместного завтрака не было даже особого повода. Все мы вдевятером оказались на кухне случайно, и были веселы и милы друг с другом, читали вслух всякую газетную дребедень. Было солнечно: никто не психовал и не злобствовал.
Я четко помню, как стоял возле плиты и жарил бекон. И тогда я почувствовал, что нашей семье дано лишь одно такое утро – утро, когда все нормальны, добры и знают, что любят друг друга, но что вскоре (как это и произошло) у всех у нас немного съедут крыши и мы разлетимся в разные стороны, как это неизбежно случается со всеми семьями.
Слушая шутки и бросая собаке кусочки яичницы, я едва не плакал. Я тосковал о событии, которое в тот момент происходило. Все это время мою руку покалывали иголочки кипящего жира, но я терпел. Для меня эти покалывания были столь же приятны, как щипки, которыми, бывало, награждали меня сестры, пытаясь вытянуть из меня, которую из них я люблю больше, – и эти легкие покалывания и запах бекона я возьму с
