–?Это ты про патанатома или про заявителей? – с подозрением покосился на меня Соколов. Но тут мы приехали.
–?Даже Баба Яга, – заканючил Эдик, держась за больную с похмелья голову, – сначала кормила, поила, в баню водила, а уж только потом расспрашивала.
Мы напомнили ему, что это именно он у нас за хозяйку.
Бодрый Соколов сварганил яичницу с салом, зеленым луком и помидорами в глубокой чугунной сковороде размером с тазик Церетели. Яичница шкварчала и пахла так, что, когда Эдик приволок бутылки, я плюнул на все и, разжившись у милицейского начальства антиполицаем и обещанием отмазать «если что», присоединился к компании.
Первые полчаса мои собутыльники активно занимались самолечением, а я им помогал.
Дальше пошли сытые и ленивые разговоры на самые разнообразные приличные и неприличные темы, пока мне удалось наконец перевести внимание Эдика от обсуждения достоинств самодельной мормышки по сравнению с заводской на гномов. Эдик старался отмахнуться и темнил. Как всегда, было непонятно: что он говорит всерьез, а что – прикол.
–?Понимаешь, все эти эльфы, гномы и прочие – это закрытая тематика. В советское время было официально объявлено, будто они вообще не существуют. А на самом деле, конечно, мы боремся за то, чтобы они ориентировались на нас, а не на американцев или китайцев. Мы даже кое-какое оружие и трансурановые металлы гномам продаем – не от государства, конечно, у нас нет официальных дипломатических отношений, – а через специально организованные частные фирмы.
–?И как же там наверху, – я для наглядности и убедительности ткнул пальцем в сторону потолка, – к этому относятся?
–?Ну как они могут относиться? – сморщил нос Бочарев. – Я тебе больше скажу. Ты гномих видел? Ну, женщин-гномов? – И не советую, ничего не потерял. Вот некоторые наши девушки и выходят замуж туда. Если дети – гномы, то они, понятное дело, там остаются. А вот если человеки, то они хор-рошие карьеры у нас делают. Вот скажи честно, положа руку на печень, много ты читал в газетах про то, кто родители у наших самых-самых?
–?Кого – самых?
–?Ну – самых, понял? Президента. Премьера. Ничего толком не пишут. Или пишут невнятно: Абрамович – рано утерял родителей, Примаков – без родителей, а другой и вовсе – вервольфович…
–?Ну, кто-то же ими занимается кроме ваших?
–?Под крышей Академии наук специальный институт сделали. Назвали «Институт малых народов».
Я потер лоб.
–?Вроде что-то знакомое, слышал где-то. Но я думал, что это для малых народностей.
–?Вот-вот, все так думают. Путают малый народец и малые народности. Прибегают какие-нибудь караимы или тунгусы со своими проблемами, а им от ворот поворот: что вы, что вы, вы народ малочисленный, но ни в коем случае не малый. Вклад вашего народа в мировую культуру неоценим: караимский эпос, тунгусский метеорит, трали-вали, ля-ля-тополя, гуляйте, ребята, от нашего института.
–?Эдик, – взмолился я, – ты же меня знаешь, мне позарез консультация действительно знающего человека нужна!
–?Ладно, – сказал он неохотно. – Только для тебя, по дружбе. Есть у меня выход на одного спеца по гномам. Его из этого института за пьянку вышибли. Ну, понятное дело, все пьют, это нормально. Но только я по сравнению с ним – трезвенник. Надо же знать, чего где можно позволить себе, а чего уж совсем нельзя, а он прямо при торжественном визите высокого гостя попытался встать с приветствием – и прямо со стулом грохнулся и встать не мог. Это у них генетическое в роду, у него даже фамилия такая – Сисякин.
–?Не понял, – сказал я. – При чем здесь пьянство, вполне эротическая фамилия.
Эдик заржал.
–?Ну, кто об чем, а ты всегда об бабах. Предки у него, значит, всегда в сисю пьяные надирались. Ну вот, вышибли его – с подпиской о неразглашении, конечно, – но своих может проконсультировать. Вот только координаты дал странные, а мне и не больно надо было. Зато запоминаются хорошо. Мол, сидит он каждую среду на лавочке в сквере аккурат посередине между восьмым марта и двадцать пятым октября, между волком и собакой.
Соколов оторвался от телевизора и встрял в наш разговор:
–?И где это может быть – между волком и собакой, в зоопарке, что ли? А между восьмым марта и двадцать пятым октября – это где-то примерно восемь и двадцать пять пополам, шестнадцатого июля, так? Это какой же день недели? Дурочку валяет.
–?М-м-м. – Я задумался. – Да нет, наверное, просто шифруется. Между волком и собакой – это как раз не «где», а «когда». Стало быть, посередине между восьмым марта и двадцать пятым октября – это как раз и есть «где».
–?Как это может быть? – изумился Соколов и от мыслительных усилий даже стал трезвее.
–?Может, может, – успокоил его Бочарев. – У меня троюродная сестра в Москве как раз на улице Восьмого марта живет. А про «час между волком и собакой» даже у Пушкина есть. Классик. В школе, между прочим, проходили, читать надо было. Пушкин – это наше везде.
4
Я огляделся и почувствовал себя не в своей тарелке.
Скверик мне удалось найти легко. По сути, это был даже и не сквер, а старый московский дворик с почти незатоптанным газоном и клумбой в центре, с облупившимися асфальтовыми дорожками и двумя старыми садовыми скамейками на плохо, но свежеокрашенных чугунных лапах. Скамейки стояли друг напротив друга через газон. Других скверов и парков поблизости от указанных координат не было. Двор был пуст – похоже, что скоро дома пойдут под снос и жильцов уже потихоньку расселяют: большинство окон было голыми, без занавесок.
Я явился на место встречи чуть заранее, прямо перед началом сумерек. Угадать, которая скамейка – сисякинская, было невозможно, но и не очень важно. Я заранее решил спровоцировать и ускорить момент знакомства, поэтому постелил рядом с собой газетку, поставил на нее фляжку и одноразовые пластиковые стаканчики, а еще положил пару толстощеких темно-красных помидоров и кусок сервелата. Обустроив натюрморт, взял газетный листок с кроссвордом и, мусоля карандаш, стал медленно разгадывать, со скучающим видом вписывая буковки в клеточки. Вполне приличный образ: более или менее интеллигентный мужик, который собирается выпить, но то ли ждет приятеля, то ли не спешит пить в одиночку (поэтому не один стаканчик, а стопочка).
Кроссворд оказался полным барахлом. Вот выйду на пенсию – буду подрабатывать их сочинительством. Возможно даже, стану членом Союза писателей кроссвордов. А то и секретарем Союза писателей: буквы я знаю, «Что-где-когда-кому» по телевизору смотрю, а уж если мне удается угадать слово – название крупы, именованной в честь древнегреческого героя в его древнеримской транскрипции, – из восьми букв по горизонтали…
Фигурант появился точно с началом сгущения сумерек. Первоначально я засомневался, что этот человек и есть мой ожидаемый Сисякин, потому что Бочарев описать его не смог, только руками чего-то в воздухе выписывал. Ну, я и нарисовал себе заранее этакого Джузеппе Сизый Нос – с дрожащими руками, красными прожилками на физиономии и в неглаженных, оттянутых на коленках брюках. Собирательный образ спивающегося человека без определенных занятий. Появившийся гражданин был весь из себя щепетильно аккуратен, а стрелки на брюках были так отутюжены, что кто к нему сядет на коленки – порежется. Туфли начищены и блестели – для меня это очень важный показатель: аккуратность большинства простирается только до уровня общего вида в зеркале, и лишь настоящий джентльмен не ленится надраить обувь перед выходом из дома. Светлый плащ, черный кейс. В мою сторону он только покосился, но при этом умудрился облить таким презрением, что если бы я выпивал – поперхнулся бы. Он расположился на противоположной скамейке, легко и красиво заложил ногу на ногу, достал из кейса журнал «Экспорт цветных металлов» и стал его читать с видимым удовольствием, то хмыкая, то вскидывая брови и улыбаясь. Нет, я знавал когда-то музыканта, который начинал смеяться, еще только просматривая ноты «Юморески» Дворжака, и понимаю, что профессионал может увидеть смешное в любом понятном и
