— Такое сочетание против всех законов природы, — внушительным басом уронил Панин.
Волков ухмыльнулся:
— А какие именно законы ты имеешь в виду?
Папин промолчал. Он был по специальности механик, в зоологии разбирался слабо, а потому счел за благо не вступать в дискуссию. Это его, молчаливого, серьезного парня лет двадцати трех, в институте звали Букой — за мрачный вид и неразговорчивость.
— До чего же странное создание, — вслух размышляла Валентина. — По виду это насекомое. Но такое крупное?!
— Я успел заметить четыре фасеточных глаза на темени и два огромных боковых. То есть, я хочу сказать, по бокам головы.
— А усы-то у него какие, четверть метра!
Папин для убедительности развел руками.
— Да разве в этом дело! — с досадой сказала Валентина. Она не могла простить себе первого испуга при встрече с необычным насекомым. Настоящий энтомолог ни за что не упустил бы его.
…Жмурясь от яркого утреннего солнца и потягиваясь, из хижины вышел Гриша Вахнин. Вдали, у домика станции, он увидел своих товарищей. Они стояли кружком и, жестикулируя, о чем-то возбужденно спорили.
— Что вы там не поделили? — весело крикнул Гриша. Ему никто не ответил. Он подошел ближе и снова повторил вопрос. Валентина коротко объяснила.
— Вот так да, — Гриша по привычке почесал затылок. — Интересный случай. Прямо-таки уникальный. Впрочем, это по вашей части. Разбирайтесь сами. Пойдем-ка, Витя, к «Кашалоту». Еще раз попробуем заварить трещины.
Вахнин и Папин спустились к берегу лагуны. Там, словно выброшенная на песок огромная рыба, лежал их «Кашалот», иначе ЭГВ-1. Экспериментальный глубоководный аппарат. Формой и размерами он напоминал небольшого кита. Передняя прозрачная стенка — «лоб» «Кашалота» — была одной из обзорных сфер рубки управления. Здесь же размещалась и крохотная лаборатория.
Гриша очень гордился своим детищем. Ведь это он сконструировал «Кашалот» и теперь, с болью глядя на израненное судно, опять и опять мысленно возвращался к событиям двухмесячной давности — к тому злосчастному дню, когда «Кашалот» попал в ураган.
2
Солохин не любил крабов. Ни в сметане, ни в собственном соку, ни тем более живых. Крабы внушали ему отвращение. А тут, на атолле, их было предостаточно. Да не морских, а кокосовых — противных жирных тварей пурпурно-синего цвета. С наступлением темноты они вылезали из своих щелей и расползались во все стороны. Их громадные клешни стучали по крыльцу домика, по крыше, царапали кору пальм. Выведенный из себя, Солохин выскакивал на крыльцо и палил из двустволки в темноту. Потом слушал, как удирали напуганные десятиногие.
Он был недоволен не только крабами. Его вообще тяготила жизнь на пустынном атолле, вдали от привычных удобств. По натуре он не был землепроходцем или мореплавателем. Поэтому, когда очередная антарктическая экспедиция высадила его во главе группы научных сотрудников на рифы Марии-Терезии для изучения фауны Южного океана, он пытался увильнуть от «робинзонады». Пока спешно монтировали домик станции и выгружали приборы, имущество, продовольствие, Солохин настойчиво предлагал вместо себя другие кандидатуры. Но академик Зуев, руководитель антарктической, не любил менять своих решений, и Солохину пришлось покориться. Оставив группу, дизель-электроход «Ангара» поплыл дальше, к морю Беллинсгаузена. При возвращении на родину он должен был забрать исследователей.
Солохин нисколько не поступился своими привычками даже здесь, на пустынном острове. В первые же дни «робинзонады» он вывесил на дверях крохотной комнатки станции — своего «кабинета» — график докладов о выполнении плана и расписание производственных совещаний.
Первой докладывала Валентина — об экспериментах, начатых еще в институте и продолженных здесь. Вот уже второй час она сидела перед Солохиным и со злостью разглядывала его аккуратную лысину. «Сколько можно читать пять страничек из школьной тетради». А Солохин будто заснул над заключительными фразами отчета. Наконец он перевернул последнюю страницу, придавил ее ладонью, вздохнул и вкрадчиво спросил:
— Это ваше собственное мнение?
— Что вы имеете в виду? — насторожилась девушка.
— Отнюдь не узелковые письмена инков. Ваши выводы по работе.
— Не понимаю, — холодно сказала Валентина, и ее серо-голубые глаза позеленели — верный признак нарастающего гнева. Но внешне Валентина оставалась спокойной. Недаром Митя Волков прозвал ее тихой, выдержанной злючкой.
— Ах, не понимаете? — скорбно усмехнулся Солохин. — Тогда, с вашего позволения, я прочту.
Он взял отчет и монотонным, бесцветным голосом произнес:
— «Опыты показали, что вполне возможно управление нервными рефлексами крабов. Если ввести им определенную дозу аргинина, то этот метаболит[2] подавит ферментативную систему. Адаптация — приспособление к условиям среды — нарушается, возникают новые нервные связи».
Солохин умолк и выжидательно посмотрел на Валентину. Она спокойно встретила его взгляд.
— Так что вы хотите этим сказать? — продолжал Солохин, постукивая пальцем по странице. — Интерпретируйте, пожалуйста.
Валентина молча смотрела в окно. Ветер гнал по берегу лагуны песок, засохшие пальмовые листья, яростно рвал книгу из рук Волкова, примостившегося у входа в хижину. Вокруг «Кашалота» деловито сновали Гриша и Папин. Вдали, на рифе, пенился прибой, а еще дальше синел безбрежный океан. Валентине вдруг захотелось бросить все — молекулярную биологию крабов, нудное описание фауны моря. Валяться бы целыми днями на ослепительно белом песке, купаться до одурения, а вечерами слушать завораживающую музыку прибоя. А то изволь догадываться, чего хочет от нее безукоризненно вежливый и бесконечно скучный Солохин.
— Я жду, — недовольно произнес он. Встал из-за стола, прошелся по тесной комнатке. Был Солохин кругленький, плотный, какой-то обтекаемый. Походка мягкая, скользящая. А очки придавали ему поразительное сходство с ученым котом.
Валентина посмотрела на свои исписанные листки, лежавшие на столе.
— Написано понятно, Сергей Петрович.
— О, да, — преувеличенно любезно подтвердил Солохин. — Но ваши выводы противоречат общепризнанной концепции… — он сделал многозначительную паузу, — академика Зуева.
«Ах, вот оно что, — подумала девушка. — Так бы сразу и говорил».
— Выводы я не придумала, — сказала Валентина сдержанно. — Они сами вытекают из фактов. И экспериментировала я, кстати, по методике Зуева.
— Возможно, — охотно согласился Солохин. Снова подошел к столу, сел. — Однако ваше открытие вряд ли порадует шефа. — Это «открытие» сочилось ядовитой иронией. — Кроме того, академик потребует более веских доказательств. Лично у меня нет никакого желания вступать с ним в дискуссию. — Солохин встал, любезное выражение исчезло с его румяного лица. — Так вот… спрячьте эти выводы и никому не показывайте. Советую вам…
Не дослушав, Валентина встала и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Недоумение и обида переполняли ее. Она отправилась в экспедицию в радостном предчувствии чего-то необыкновенного, вошедшего отныне в ее жизнь. И вот такой выговор.
Пройдя к лабораторному столу, она открыла рабочий журнал и стала проверять записи. Нет, все верно, выводы обоснованны, хотя и противоречат концепции академика. Тем более надо продолжать опыты по управлению адаптацией. Валентина задумалась и не слышала, как вошел Митя.
