— Жаль, что люди лишены такой возможности — головы свои менять не могут… Впрочем, черепахи тоже. И ваша околела вполне благополучно где-нибудь под забором.
— Вероятно, — согласился Мергенов, — но все равно живучесть просто поразительная.
Он похлопал по карманам, достал новую сигарету, чиркнул спичкой.
Колеблющийся огонек осветил юношеское лицо тонкого, чеканного рисунка — лицо древнего кочевника туркменских степей: красиво очерченные губы, нос с небольшой горбинкой и нервными ноздрями, чуть выступающие скулы, высокий лоб с крылатым росчерком бровей.
Спичка погасла.
— Курите вы очень много, — сказал Игорь Петрович. — Поэтому и устаете так сильно в пути… Кашляете. Представляю, что из вас будет, когда до моих лет доживете.
Словно школьник, пойманный учителем за чем-то запретным, Мергенов инстинктивно сунул сигарету в песок.
— Привычка.
— В двадцать лет привычек не бывает. Они попозже приходят.
— Мне уже двадцать пять.
— Тем хуже для вас… Надо полезные привычки в себе воспитывать: за дорогой, например, следить и компас с собой брать, когда из дому уходишь.
Они помолчали, и Мергенов подумал, что в данном случае он совсем не виноват. На протяжении всего их десятидневного пути по пескам Игорь Петрович сам всегда выбирал маршрут. Да и компас у него был. Кто же знал, что он не захватил его в то утро…
Все дело испортил, конечно, ветер. Поначалу он был не такой уж сильный и не внушал тревоги. Однако ветер есть ветер. И когда они спохватились, он уже зализал все следы — и их следы, и те непонятные трехпалые отпечатки.
Странный зверь прошел по песку. Недаром следы так заинтересовали Игоря Петровича. «Вот если бы Дурсун увидела их», — подумал Мергенов. Она просто бредит желанием обнаружить новые виды животных в Каракумах. Он не раз говорил ей: «Ну что ты с авторитетами сражаешься! Еще Жорж Кювье сказал, что все крупные позвоночные уже известны науке».
Но с Дурсун спорить было трудно — когда человек одержим, он не принимает никаких доводов. Дурсун даже шла в контрнаступление: «Авторитеты!.. Закопался в своих бакелитах и мирабелитах и ничего не знаешь! Да после Кювье добрых три десятка новых животных нашли! В Африке, например, огромного белого носорога и гигантскую свинью, горную гориллу и карликового бегемота, окапи и…» — «Но это же — в Африке», — поддразнивал Мергенов. «А у нас — что? — возмущалась Дурсун. — Каракумы почище всяких Африк. В нашей пустыне наверняка живут такие звери, которые никому даже не снились!» — «Кроме тебя…» — «Ну, знаешь что!..»
И все-таки Дурсун может оказаться права. По крайней мере, даже Игорь Петрович не смог определить, кому принадлежат таинственные следы, которые неожиданно увели их от палатки и заставили блуждать по барханам.
— Вы не спите, Игорь Петрович?
— Пытаюсь уснуть. А вы почему ворочаетесь?
— Я думаю.
— Полезное занятие. Но заниматься им лучше с утра, на; свежую голову. Тем более, завтра нам придется много думать… И как это, скажите, угораздило вас заблудиться? Мне еще простительно, я не здешний. А вы — абориген пустыни! — побежали за ящерицей и потеряли дорогу. Как же это, а?
— Какой я абориген… Я всего третий раз в экспедиции.
— Все равно вы местный житель. И ящериц всех должны знать.
— Черт бы ее побрал, эту ящерицу! — пробормотал Мергенов. — Не видел я и не слыхал о таких… Вы не обратили внимания — по отпечаткам похоже, будто пальцы животного кончаются не когтями, а копытцами?
— Обратил, да что толку! Копытца загадки не решают.
— Даже предположительно?
— Даже предположительно. В разные времена разные звери здесь обитали. Будь сейчас конец палеозоя, следы могли принадлежать, скажем, травоядному диноцефалу. [14] Хотя… у того должно быть пять пальцев, а не три. И все равно, при самой буйной фантазии, трудно предположить, чтобы сей уважаемый ящер добрел до нас живым через расстояние в двести пятьдесят миллионов лет.
— А кистеперая рыба?
— То — в океане. Там условия на протяжении геологических эпох сохраняли свою стабильность, а на поверхности планеты — совсем иное дело.
— Ну, Игорь Петрович, вы не справедливы к нашим пескам! Они, может быть, всего на какую-то десятую часть изучены. Кто знает, какие твари обитают в недоступных для человека местах.
— Все может быть, — согласился Игорь Петрович. — Ископаемые твари не только в недоступных местах живут.
Последней фразы Мергенов не понял. Деликатно помолчав, он спросил:
— Скажите, а эти диноцефалы, они очень, как бы это сказать… очень неприятные по внешности?
Игорь Петрович повозился в темноте, тихо булькнула вода в баклажке, и до Мергенова долетело сдержанное ругательство.
— Неприятно, коллега, что воды у нас с вами осталось с гулькин нос.
— Да вы пейте! Завтра отыщем либо воду, либо нашу палатку.
— Вы так думаете? Что ж, в ваши годы и я был оптимистом. Ломился бездорожьем и в природу, и в человека…
— А теперь?
— Теперь ваша очередь ломиться, а мне — со стороны посматривать.
Дорога сближает попутчиков. За какую-нибудь неделю трудного пути люди узнают и начинают понимать друг друга лучше, чем за годы обычного знакомства. В дороге человек весь на виду, полностью раскрываются все его достоинства и недостатки.
К сожалению, Игорь Петрович был исключением из общего правила. Иногда он казался очень душевным и ясным человеком. Иногда… Впрочем, Мергенов по молодости не очень склонен был думать о тайнах глубин человеческой души. Поэтому он после некоторого молчания повторил свой вопрос.
— Разные могли быть диноцефалы, — ответил Игорь Петрович. — Одни, скажем, в профиль на овцу походили. В общем-то на довольно неприятную овцу. Другие были вроде крокодилов на высоких лапах.
— Я читал, что здесь когда-то было море. Они — морские животные?
— Не совсем так. Во времена диноцефалов Южная Америка, Африка, Аравия, Индия — все это было одним материком, Гондваной. Она отделялась от северного материка широчайшим проливом или цепочкой морей, как хотите. Вот по тамошним берегам и бродили диноцефалы. Потом Гондвана начала распадаться, и примерно за тридцать миллионов лет до нас с вами материки приняли приблизительно те очертания, которые мы знаем сегодня. За исключением нынешней Европы. Ее отделяло море, связывающее Северный и Южный океаны. Нынешние Каракумы были частью дна этого моря… Впрочем, я рассказываю вам известные вещи.
— Известное тоже иногда не мешает напомнить, — сказал Мергенов. — Представляете себе: бескрайнее море, волны плещут, а по берегу ходят ящеры и травку пощипывают! Здорово, правда? Мне даже трудно поверить, что я на дне моря лежу.
— А вы и не верьте… Что касается травки, то во времена диноцефалов ее и в помине не было. Она появилась, когда вместо ящеров обитали уже теплокровные — всякие двурогие носороги, безгорбые верблюды, гиенодоны. В морях плавали морские коровы, последние потомки которых были перебиты в конце восемнадцатого века. А по берегам бродили фламинго — их потомки до сих пор живут на каспийском побережье. Росли тут высоченные дубы, араукарии, пальмы, не то что нынешний саксаул да степная
