– Как это было? - спросил я резко.
– Разбилось стекло, - сказал Вертоградский. - Я обернулся и увидел - он лезет в окно… Я выстрелил раньше, чем он…
У него сильно дрожали руки - так дрожали, что дуло нагана ходило вниз и вверх.
– Спрячьте оружие, - сказал я и добавил: - Лучше бы вы промахнулись…
За окном раздались голоса.
– Старичков, Старичков! - еще издали кричал Петр Сергеевич.
Я высунулся в окно. Петр Сергеевич, задыхаясь, бежал к дому. В сером предутреннем свете я увидел еще нескольких человек, бегущих за ним.
– Все благополучно? - спрашивал Петр Сергеевич на ходу.
– Благополучно, - ответил я. - Входите.
Он вбежал в комнату, задыхающийся, потный, взволнованный.
– Кто ж его знал, что он сюда побежит! - говорил он. - Ребята мои чуть на него не напоролись… Он все думал - пройдут, не заметят. Ну и угодил в луч фонаря и, сукин сын, так припустил! Ухитрился, черт, обвести их вокруг озера… Кто же мог думать, что он сюда прибежит!… Это кто - ты его так, Старичков?
Я указал на Вертоградского:
– Юрий Павлович.
– Герой, герой! - заговорил опять Петр Сергеевич. - Прямо герой! Смотри, какие доценты бывают!…
Один за другим входили в комнату запыхавшиеся преследователи. С наганами в руках, возбужденные, грязные, тяжело дыша, они толпились вокруг лежащего на полу Грибкова.
– Ну, ну, товарищи, - сказал я сердито, - что это вы, в самом деле! Как-никак, следствие идет. Прошу прощения, но придется всем лишним оставить комнату.
По совести говоря, не очень довольные у них были лица. Действительно, жалко было выгонять их на улицу. Но, делать нечего, беспрекословно, один за другим, они вышли из комнаты. Остались Костровы, Вертоградский и Петр Сергеевич.
Ш
– Ну-с, Петр Сергеевич, - спросил я, - так значит, товарищ Грибков на хорошем счету в отряде?
Интендант развел руками:
– Артист, ничего не скажешь…
– Ведь ты говорил, что его из другого отряда прислали и вы в том отряде проверили?
– Проверили, - подтвердил Петр Сергеевич. - Так как же?
– Голова кругом идет. Единственное, что на ум приходит - да, наверно, так и есть, - что вышел из того отряда настоящий Грибков, а пришел к нам ненастоящий.
– Не понимаю, - сказала Валя.
– Да очень просто: по дороге убили и забрали документы. Иначе не может быть. Я сам разговаривал с его прежним начальством, спросил, действительно ли к нам партизан Грибков послан. “Действительно, - говорит, - послан”. - “А что он, - спрашиваю, - за человек?” - “Хороший, - говорит, - человек”. Конечно, надо бы поточней проверить. Ну, что ж делать, не предусмотрели…
Костров с сердцем стукнул ладонью по перилам лестницы:
– Эх, Петр Сергеевич, что мы из-за него потеряли!
– Может, еще и найдется, - успокаивающе сказал интендант.
– Куда там! - Костров махнул рукой. - Я не маленький, я отлично всё понимаю, нечего меня утешать. Конечно, Юрий Павлович не виноват, на его месте каждый бы выстрелил, но, думается мне, этот выстрел нам дорого обошелся.
– Почему же? - спросил Петр Сергеевич.
Хороший он был человек и неглупый, но соображал довольно медленно. Костров был слишком возбужден, чтобы быть вежливым.
– Что же вы, не понимаете, что ли? - резко сказал он. - Да ведь это же яснее ясного. Единственный человек, который мог указать, где вакцина, это Грибков- тот, кто ее украл и спрятал. Подите спросите у него! Где вы искать будете? На болоте? В дуплах? Под кочками? - Костров решительно подошел ко мне, в возбуждении пощипывая бородку. - Я не вмешиваюсь в ваши дела, Владимир Семенович, - сказал он, - вы следователь, а я биолог, и, надо думать, вы лучше меня знаете, как ловить преступников, но только, я вам скажу, есть вещи, которые ясны и неспециалисту. Если бы вместо того, чтобы качаться в качалке и вспоминать с Валей старину, вы сразу занялись делом, так, наверно, вакцина уже лежала бы у меня в кармане.
– Папа, - сказала Валя, - успокойся и перестань. Ты не имеешь права так говорить.
– Нет, имею! - Старик окончательно вышел из себя. - Я годы потратил на эту работу! Я не спал неделями! И я буду жаловаться. Я буду жаловаться на то, что сюда прислали неквалифицированного специалиста - на серьезное дело направили начинающего работника. К тому же еще, извините меня, Владимир Семенович, до крайности легкомысленного…
Он весь кипел. У него, наверно, много еще было в запасе злых и сердитых слов, но он сдержался, махнул рукой, повернувшись быстро поднялся по лестнице и с шумом захлопнул за собою дверь.
Сердитый был старик, но хороший. Мне он всегда нравился, даже сейчас.
Все молчали. Потом Валя сказала:
– Вы извините папу, Володя, он очень нервничает. Ему очень дорога эта вакцина.
Я усмехнулся.
– Это естественно, - сказал я. - Вероятно, я на его месте и не так бы еще ругался. Но простите, товарищи, мне придется продолжать работу. Вас, Валя, я попрошу пойти к Андрею Николаевичу, успокоить его и посидеть с ним. Я буду осматривать труп и заниматься разными вещами, при которых совсем не обязательно присутствовать… Петр Сергеевич, хорошо, если бы вы организовали поиски телеги и лошади. Теперь светает, можно уже этим заняться. Я вас только попрошу поставить вокруг дома охрану.
– Охрану? - удивился Петр Сергеевич. - От кого ж теперь охранять? Ведь Грибков убит.
– Так-то оно так, а все же лучше застраховаться: вдруг у него был сообщник?
– Пожалуйста, - сказал Петр Сергеевич. - Как хотите.
Он кивнул головой и вышел. Я думаю, что в душе он был совершенно согласен с Костровым в оценке моей работы, но он был дисциплинированный человек и считал себя обязанным выполнять мои требования.
– А вам, Юрий Павлович, - сказал я, - советую пойти на кухню - там есть топчан, - лечь и поспать.
– Я не засну, - сказал Вертоградский.
– Ну все равно, посидите, помечтаете, скоро солнце взойдет. Я вас попрошу только из кухни не уходить. Может быть, мне придется попросить вас помочь мне.
– Хорошо, - сказал Вертоградский, - я буду там.
Он вышел на кухню. Валя немного замешкалась. Ей, наверно, хотелось утешить меня в моих неудачах, но она не нашла слов или просто не решилась сказать их и молча поднялась наверх к отцу.
Наконец я остался один.
Я наклонился над трупом. Пуля вошла в висок. Аккуратно, в самую середину виска. Края раны были слегка обожжены. Вероятно, Вертоградский стрелял с очень близкого расстояния, почти в упор. Я еще раз, более тщательно, обыскал одежду. Карманы были пусты. Ни документов, ни даже табака. Тело лежало лицом вниз у самого окна. Ноги упирались в стену несколько выше пола. Очевидно, Грибков уже мертвый вывалился в окно. Это соответствовало словам Вертоградского. Грибков выбил стекло и влезал в комнату, когда его настигла пуля. Он упал, не успев ступить на пол. Подоконник был весь мокрый и грязный. Удивительно много натекло воды и грязи за две-три секунды.
