Она вытирала покрасневшие глаза. Я повернулся к Мэри. Мэри не было.
– Твоя знакомая ушла, когда показался Персей, - сказала Жанна. - Она тихонько поднялась и вышла. Я хотела обратить твое внимание, но ты так следил за этими крейсерами… Тебя огорчает ее уход, Эли?
– Нисколько, - сказал я весело. - Скорее наоборот - радует.
После этого я обратился к Альберту:
– Итак, пуск состоялся. В соответствии с решением Большого Совета я с этой минуты свободен. Желаю успеха, Альберт.
Он крепко пожал мне руку.
14
Теперь оставалось немногое. Вещи были собраны заранее и ждали меня на космодроме. До отправления вечернего экспресса на Плутон оставалось три часа. Я вызвал Мэри. Охранительница отыскала ее на одном из городских проспектов. Мэри шла домой, сердитая и заплаканная. У нее были красные глаза, я различал это даже в видеостолбе.
Она вздрогнула, когда я неожиданно засветился перед ней.
– Вы пытались убежать, - сказал я, - но я вас нашел. И я хочу, чтоб вы немедленно прилетели ко мне. Мне очень нужно вас, Мэри…
Она смотрела в сторону, потом сказала очень неохотно:
– Ладно, вечером. Если у меня появится настроение видеть вас…
– Вечером будет поздно, Мэри. Я улетаю на Ору сегодня.
Пораженная, она взглянула мне в глаза. Она поняла, что я не шучу.
– Хорошо, я вызываю авиетку.
Мы появились на космодроме одновременно. У нее опять переменилось настроение. Теперь Мэри была недоброй и язвительной. Она не протянула мне руки, она собиралась на прощание посмеяться надо мной.
– Когда прибудете на Вегу, передайте… - начала Мэри, но я прервал ее:
– Не знаю, удастся ли скоро побывать на Веге. Мы идем в Персей. Я хочу, чтоб вы полетели с нами.
У нее стал такой удивленный вид, что я рассмеялся. Она совсем рассердилась.
– Я не из тех, кто любит шутки, - сказала она в негодовании. - Очень жалею, что приехала вас провожать.
Я задержал ее:
– Я не шучу, Мэри. Ничего я так в жизни не хотел, как чтоб вы сопровождали меня! Что вас держит на Земле? Вам будет хорошо, обещаю! А на Плутоне вы возьмете все, что вам нужно в дальнюю дорогу.
Она колебалась. У нее опять появились слезы на глазах.
– Удивляюсь вам, - сказала она. - Вы, кажется, задумались над тем, что мне хорошо и что плохо. До сих пор вы больше думали о себе.
– Это потому, что до сих пор я чаще бывал с собою, чем с другими, Мэри. К тому же, мужчины эгоистичней женщин, так написано в древних книгах. Но теперь все это переменится.
– Вы решили покончить со своим мужским эгоизмом?
– Наоборот, стремлюсь ублажить его. Оставить вас на Земле и потом не знать ни днем, ни ночью покоя - что с вами, не влюбились ли в кого, не заболели ли? В тысячу раз спокойнее, если вы рядом, - смотри в глаза, сколько хочешь, говори, когда хочешь, беги исполняй желания, с наслаждением слушай, как тебя ежедневно, ежечасно, ежеминутно пробирают!.. Я слишком большой эгоист, чтоб упустить свое счастье.
– У вас странный эгоизм, Эли.
– Какой есть. Идемте, Мэри, остались минуты…
Она сделала шаг к звездолету и остановилась. У нее грозно хмурились широкие брови.
– Но предупреждаю, Эли: вашу прекрасную змею…
Я весело прервал ее:
– Она будет и вашей. Вы с Фиолой рождены быть подругами. Идемте, идемте, Мэри!
И. ЕФРЕМОВ ЭЛЛИНСКИЙ СЕКРЕТ
– Я очень благодарен всем вам, - тихо обратился к собравшимся профессор Израиль Абрамович Файнциммер, и запавшие темные глаза его засветились, - В трудные дни войны вы не забыли о моем скромном юбилее… В благодарность я расскажу вам один замечательный случай недавнего времени. Мы, ученые, не люч бим раскрывать еще не подтвержденные многими фактами теории, или еще хуже - факты, не нашедшие объяснения, поэтому примите рассказ, как знак моего уважения и доверия к вам.
Вы знаете, что я посвятил свою жизнь исследованию человеческого мозга и работы психики. Но не с одной стороны, не в рамках одной узкой специальности подходил я к этому интереснейшему разделу науки, а старался охватить деятельность и строение мозга во всей его сложности, как мыслительного аппарата. Был я прилежным анатомом, физиологом, психиатром и прочая, пока не основал своего направления - психофизиологии мозга. Последние годы я усиленно работал над выяснением природы памяти и, должен сознаться, сделал мало, уж очень тяжела эта задача. Пробираясь ощупью среди хаоса необъяснимых фактов, бродя, как в потемках, в сложнейших взаимосвязях нервных клеток мозга, я собрал лишь отдельные, ставшие ясными, крупицы, еще не будучи в силах создать из них достоверный фундамент учения о памяти. Попутно я натолкнулся на ряд явлений, которые еще очень темны, и я даже не пытался сообщать о них в печати. Эти явления я^назвал памятью поколений, или генной памятью. Не буду представлять вам доказательства, а скажу только, что по наследству передается ряд довольно сложных, бессознательных, иногда вполне автоматических действий нервного механизма животного. Инстинкты и сложные рефлексы не могут, по-моему, быть только в подкорковых, низших, центрах мозга. Здесь обязательно принимает участие кора, - следовательно, весь механизм гораздо сложнее, чем это представлялось до сих пор. Упрощение механизмов инстинктов - крупнейшая ошибка современной физиологии. Но это еще не память, память стоит много выше в цепи все усложняющихся организаций, ведающих восприятием и осмысливанием окружающего мира. Как и принято современной наукой, память не наследственна, т. е. те отпечатки внешнего мира, которые хранит в себе мозг и накапливает во все время жизни индивида, навсегда исчезают со смертью его и никак не обогащают, ничего не передают возникшему от этого индивида потомству.
