– Ах, да! - спохватился Лиденцов и стал рыться в карманах. - Совсем забыл. - Он вытащил ветхий, заношенный конверт.
Так Осокин и предполагал, так он и думал, что существует бумажка; без нее люди не ведут себя столь уверенно. Подобных посетителей с записочками, резолюциями, ходатайствами, по которым он обязан был обеспечивать, содействовать, предоставлять, Осокин терпеть не мог. Он даже выступал против подобной практики. Все эти записочки урезали его и без того скудные возможности. Нарушался порядок, последовательность всех прохождений, весь механизм, который он с таким трудом налаживал.
Письмо со штампом управления, номер которого требовал внимания, было обращено к глубокоуважаемому товарищу Осокину с просьбой помочь научному сотруднику Лиденцову, занятому важнейшими исследованиями. Какой-то сверхпроводимостью при комнатной температуре… какая-то гипотетическая сверхпроводимая молекула, - как будто Осокин должен был понимать, о чем идет речь. Самомнение ученых больше всего раздражало Осокина, - то, чем они занимаются, обязательно проблема всемирного значения, и все остальное перед ней - мелочи. Однако в этой бумаге было что-то сверх обычное, - Осокин никак не мог понять, что именно, но что-то беспокоило его. Что-то в ней было особенное.
– Одну комнату вам, - повторял он, - без очереди, ну конечно сверхпроводимость, - и вдруг воскликнул, озаренный догадкой: - А подпись-то, а!
– Что подпись? - удивился Лиденцов.
– Подписано-то академиком Ляхницким! - торжествуя, сказал Осокин.
– Да-да, он в курсе моей работы.
– Ах, в курсе, - Осокин обрадованно покивал, - а между прочим, умер он в прошлом году. Или в позапрошлом? - и уличающе поднял палец.
Но никакого замешательства не произошло, Лиденцов был даже разочарован.
– А, вот вы о чем, - сказал он. - Но какое это имеет значение?
Признаться, Осокина тут чуть тряхануло.
– Как так - какое значение? Очень даже большое значение. Оно же недействительно! Придется вам новое письмо брать. Пусть академик Полуянов, он у вас теперь, пусть он обратится.
– Полуянов? Что вы! - Лиденцов руками замахал. - Полуянов не был никаким ученым. Пустой сундук. Он никогда не верил в такое решение задачи.
Именно после этой странной фразы Осокин впервые внимательно посмотрел на Лиденцова, заметил детскость его нездорово темного лица. Слегка прищуренные яркие глаза были как прорези куда-то, где что- то клубилось, менялось…
– То есть как это - был? - медленно и строго спросил Осокин. - Что вы имеете в виду?
– Господи, да никто ж про него и не помнит.
– Погодите. - Осокин подымался, опираясь о стол. - Я ведь только вчера говорил с ним по телефону.
Лиденцов досадливо поморщился:
– А-а-а, если в этом смысле…
Осокин уверял, что его слова о Полуянове были не случайной оговоркой. И в то же время невозможно представить, на что этот человек рассчитывал. Обмануть? Запутать? И не смутился, когда его поймали с поличным, когда Осокин, стукнув по столу, напомнил, что Полуянов депутат, заслуженный человек и кто дал право… И тут Осокин постучал по столу иначе, кончиком ногтя, - так, чтоб было вполне понятно.
– Учтите! - заключил он тоном, не требующим ответа.
Но Лиденцов шагал по кабинету, разглядывая носки своих растоптанных туфель. Он упирался кулаками в днища карманов и думал о чем-то своем. Вполне возможно, что он не слышал Осокина.
– А если 6 к вам пришел Шокли? - вдруг спросил Лиденцов.
– Кто?
– Да, вы можете и не знать… ну, допустим, Менделеев?
– Что за Менделеев?
– Дмитрий Иванович Менделеев, слыхали? И вот Менделеев нуждается в комнате. Ему тоже надо получить бумажку от Полуянова?
– Но вы пока что не Менделеев.
Лиденцов не обратил внимания на его усмешку.
– А все же, если бы пришел Менделеев?
На психа Осокин не стал бы сердиться. Психов он умел выпроваживать. Но в том-то и дело, что Лиденцов не был психом, у Осокина и мысли такой не возникало.
– Скромности вам не хватает, скромности, - произнес Осокин тоном, который следовало бы учесть.
Тем не менее Лиденцов не смутился, - наоборот, похоже было, что ему стало смешно, он тихо посмеялся чему-то своему, но при этом немножко и над Осокиным.
– Между прочим, - Осокин откинулся на спинку кресла, - срок вашей прописки кончился. Вы нигде не прописаны.
– И что же?
– А то… будто вы не знаете. Вы вообще лишаетесь всяких прав. Из очереди вас следует исключить.
– Это невозможно, - горячо сказал Лиденцов. - Вы, наверное, не представляете себе размаха проблемы.
Смеяться Лиденцов все же перестал, схватил свое недействительное отношение и принялся вычитывать оттуда хвалебные формулировки и комментировать.
Данный момент в рассказе Осокина был наиболее невнятным. Он тогда не придавал никакого значения словам Лиденцова. Он постукивал карандашиком, ожидая, когда кончится эта тарабарщина.
А именно эта часть беседы в дальнейшем представляла особый интерес, поэтому Осокина уговорили провести сеанс стимуляции памяти. Удалось восстановить немногое. По обрывкам фраз можно лишь догадываться, что Лиденцов говорил о возможности изменить всю энергетику, электронику, биологию… “Ясно станет, как генетическая молекула хранит информацию”, - вот, пожалуй, единственная буквальная фраза, которую привел Осокин.
Текст ее сохранился в памяти Осокина, вероятно, потому, что он вцепился в эти слова: молекула, молекула… Подобные типы воображают, что весь мир держится на их молекулах. Как же, им одним ясно, как молекулы хранят информацию, они, видите ли, Менделеевы, Мендели, а все остальные - вахлаки, лопухи.
Кто для него Осокин? Писарь, конторщик, который обязан обслуживать, обеспечивать корифеев с их генетическими молекулами, они, видите ли, корифеи, пуп земли, они решают мировые проблемы…
– Верю вам, дорогой, - Осокин переходил в таких случаях на полную вежливость, и вида не подавал, конечно, это очень интересно, как она там хранит информацию, да только все это теория.
Тут Лиденцов почему-то смутился. До того он вел себя чересчур свободно. Независимо ходил по кабинету, останавливался у окна, спиной к Осокину, подходил ккафу и рассматривал там корешки Большой Советской Энциклопедии и каких-то неизвестных самому Осокину справочников.
Смущение Лиденцова выразилось в том, что он замахал руками и стал розоветь.
– Ах, да, конечно, у меня пока модель…
– То-то и оно-то, - с напором продолжал Осокин, встал и пошел на него. - А кроме теории есть практика. Практика жизни! С вашими молекулами дома не построишь. Молекулы у нас есть, а кирпича не хватает. И цемента. На стройку никто не идет. Все молекулами заняты. Да еще при комнатной температуре; - конечно, это лучше, чем в котловане.
Лиденцов растерянно потер лоб и сказал:
– Значит, вы ничего не поняли.
– Нет, это вы ничего не поняли! - крикнул Осохин. - Только о себе думаете! - И с горечью махнул рукой. - Ладно. Вас не переговоришь. Там меня еще посетители ждут. Они, конечно, не Менделеевы, но тоже люди.
На таких, как Лиденцов, это действовало. Он съежился, послушно направился к дверям, однако на полпути обернулся:
– Значит, я не получил?
