– Хватаетесь, если у вас растрепалась прическа, - отвечает Кирилл Петрович добродушно-ворчливым тоном и вдруг озабоченно оглядывается. - Но где же Гордич? Мы договаривались: сегодня быть всем!
– Гордич нонче в архиве, - отвечает Вента, глядя на меня. - Они опьять (он так и сказал: не 'опять', а 'опьять') замахиваются на устои гидродинамики…
'Гидродинамика - наука наук', - скрипит попугай.
– Теоретики - странный народ, - говорит Кирилл Петрович уже в коридоре. - Только весьма молодые, житейски неопытные люди могут мыслить теоретически по-настоящему нескованно. И потому их всегда приходится принимать такими, какие они есть. Попытки воспитать, конечно, удаются. Работать становится легче, они дисциплинируются, но - увы! - частенько при этом теряют и счастливую способность мыслить не по шаблонам. Очень сложно администрировать! - заканчивает он с извиняющейся улыбкой.
Я отвечаю, что уже встречался с такими людьми, и вновь думаю о Галине Тебелевой: как хорошо, что она работает под началом этого Кирилла Петровича!
Тем временем мы входим в такой же обширный зал, как и тот, где были недавно. В нем тоже счетная машина. Возле пульта стоят три человека: сухощавый с резкими чертами лица мужчина лет пятидесяти и две молодые женщины: одна - рыженькая и веснушчатая, другая - высокая, темноглазая и темноволосая. Женщины переговариваются. Мужчина поочередно поглядывает на них. Из-за гула машины голосов нам не слышно.
Мы подходим. Разговор прерывается. Все трое улыбаются нам.
– Группа контроля, - говорит Кирилл Петрович. - Елена Константиновна Речкина…
Рыженькая женщина подает мне руку.
– Рада Григорьевна Саблина… Руководитель группы - Антар Моисеевич Кастромов… И вы не смотрите, что эти дамы улыбаются, - продолжает Кирилл Петрович. - На самом деле они народ очень въедливый. Так, впрочем, и должно быть: группа контроля!
– Покой нам только снится, - говорит Саблина.
И как подводит итог: в зале становится вдруг совершенно тихо. Лишь через мгновение я соображаю, что Саблина тут ни при чем. Просто вычисление закончилось, и машина остановилась.
Мы выходим в коридор.
– Осталось еще познакомить вас с Ириной Валентиновной Гордич, - говорит Кирилл Петрович.
– С Ириной Валентиновной?
Я почему-то думал, что Гордич - мужчина.
– Да, - отвечает Кирилл Петрович. - И между прочим, заметьте себе: Острогорский и Гордич - единственная родственная пара в нашей лаборатории. Они муж и жена.
Я пожимаю плечами: мало ли родственных пар работает в лабораториях?
Кирилл Петрович толкает дверь с табличкой 'Архив' и пропускает меня вперед.
Длинную узкую комнату с пунктиром ламп дневного света вдоль всего потолка занимают стеллажи с папками и письменные столы. За, одним из этих столов (на нем лежит листок бумаги и ничего больше нет) с карандашом в руке сидит женщина лет сорока, невысокая, в ярко-красном платье.
Когда мы подходим, она встает и смотрит на нас, быстро мигая, словно только что вышла из темноты на яркий свет.
– Ирина Валентиновна Гордич, - произносит Кирилл Петрович торжественно, - или просто Ирина, как она просит себя называть. Наш главный теоретик и верховный неподкупный судья. И вообще чудеснейший человек. Не хмурьтесь, Ирина. Я знаю, вы не любите комплиментов. Но в моем возрасте их говорят с абсолютнейшим бескорыстием. Это единственное преимущество старости!
Он говорит, а я тем временем вглядываюсь в Гордич: тонкие губы, узкие кисти рук, вся фигура по- спортивному подобранная, осанка благороднонепринужденная… Ну а в целом… В целом, пожалуй, внешность работника архивов, допущенного к самым сокровенным государственным тайнам. Она с нами и в то же время она далеко-далеко.
'О таком человеке непременно надо бы написать, - думаю я. - Конечно, не документальный очерк, а написать о человеке такого типа в романе, в повести, чтобы можно было свободно домысливать, обобщать…'
Я вдруг чувствую ту взволнованность, которая всегда овладевает мной в предчувствии 'настоящего материала'.
Глава вторая
Когда мы возвращаемся в кабинет и усаживаемся в кресла, я спрашиваю:
– Это все, кого вы хотели мне показать?
– Сотрудники, с которыми я вас познакомил, - после некоторого молчания отвечает Кирилл Петрович, - готовят лишь самый первый, я бы сказал даже - прикидочный, вариант одного из проектов. На этой стадии большего числа исполнителей не требуется. Однако, думается, и в дальнейшем они могли бы играть основную исследовательскую роль. Среди тех, кого мы видели, два доктора наук и два кандидата. Не знаю, достаточно ли много это говорит вам…
– Ну хорошо. А зачем нужен вам я?
Кирилл Петрович отвечает не сразу. Я рад этой паузе. Ведь я буду должен огорчить его, прямо сказать, что увиденное, в общем, не увлекло меня. Да и что я увидел? Большой архив, две вычислительные машины, десять научных сотрудников разной квалификации. Одна из них, Гордич, заинтересовала меня как литератора. Пожалуй, об этом человеке я даже хотел бы узнать возможно больше, но писать очерк?.. Такая работа совсем не по мне. Во всяком случае я никогда прежде ею не занимался.
– Для чего нужны вы? - спрашивает Кирилл Петрович и смотрит на меня с какой-то полуулыбкой.
Он словно бы решает: сказать или не сказать прямо?
– Да. Чего бы вы хотели от меня?
– Мы намерены предложить вам стать сотрудником нашей лаборатории. Говоря проще - поступить на работу в наш институт.
Я удивленно гляжу на Кирилла Петровича, а вслед за тем чувствую огромное облегчение: от такого предложения очень легко отказаться.
– Говоря казенным языком, - продолжает Кирилл Петрович, не дав мне ответить, - мы хотим, чтобы вы написали нечто похожее, так сказать, на отчет о работе нашей лаборатории.
Я улыбаюсь. Кирилл Петрович встает и, заложив руки за спину, проходит по кабинету. Все это время я ловлю на себе его изучающий и в то же время, несомненно, иронический взгляд. Потом он останавливается возле меня.
– Проблема, над которой мы работаем, теоретически и практически весьма трудна. Не менее важно другое: успех или неуспех всего дела будет окончательно решаться в очень сложных, точнее, в чрезвычайно сложных условиях.
– О, понимаю… Космос… Каждый лишний грамм веса… - Я тоже стараюсь говорить с иронией.
– Да, - совершенно серьезно отвечает Кирилл Петрович. Для окончательной регулировки аппаратуры исследователям, безусловно, придется выходить даже в космос.
– И следовательно, - подхватываю я, - любой участник, который окажется не наилучшим, поставит под угрозу все предприятие.
– Да, - с прежней серьезностью повторяет Кирилл Петрович, - причем само понятие 'наилучший', возможно, обретет какие-то особые оттенки.
Я вдруг все понимаю.
– Вы хотите, чтобы я помог вам разобраться в каждом из ваших сотрудников?
– В каждом? - спрашивает он живо. - Зачем же! В отдельности каждый мне ясен. Иначе никто из них не был бы принят в лабораторию.
– Вас интересует коллектив как единое целое?
