имею.
– А какой же приказ вы имеете?
– Провести разведку в вашем районе и доложить все обстоятельства.
– Какая чушь! - с усталым отвращением говорит старик. Ну, хорошо. Будь по-вашему. Вам зачем-то надо, чтобы я рассказывал всем известные вещи… Ладно. Слушайте.
Оказывается, во всем виновата раса отвратительных нелюдей, расплодившаяся в недрах планеты. Четыре десятка лет назад эта раса предприняла нашествие на местное человечество. Нашествие началось с невиданной пандемии, которую нелюди обрушили разом на всю планету. Возбудителя пандемии обнаружить не удалось до сих пор. А выглядела эта болезнь так: начиная с двенадцатилетнего возраста, вполне нормальные дети стремительно старели. Темп развития человеческого организма по достижении критической возрастной точки усиливался в геометрической прогрессии. Шестнадцатилетние юноши и девушки выглядели сорокалетними, в восемнадцать лет начиналась старость, а двадцатилетие переживали только единицы.
Пандемия свирепствовала три года, после чего нелюди впервые заявили о своем существовании. Они предложили всем правительствам организовать переброску населения 'в соседний мир', то есть к себе, в недра земли. Они пообещали, что там, в соседнем мире, пандемия исчезнет сама собой, и тогда миллионы и миллионы испуганных людей ринулись в специальные колодцы, откуда, разумеется, никто с тех пор так и не вернулся. Так сорок лет тому назад погибла местная цивилизация.
Конечно, не все поверили и не все испугались. Оставались целые семьи и группы семей, целые религиозные общины. В чудовищных условиях пандемии они продолжали свою безнадежную борьбу за существование и за право жить так, как жили их предки. Однако нелюди и эту жалкую долю процента прежнего населения не оставили в покое. Они организовали настоящую охоту за детьми, за этой последней надеждой человечества, они наводнили планету 'нехорошими людьми'. Сначала это были подделки под людей, имеющие вид веселых размалеванных дядей, звенящих бубенчиками и играющих веселые песенки. Глупые детишки с радостью шли за ними и навсегда исчезали в янтарных 'стаканах'. Тогда же на главных площадях появились такие вот сияющие в ночи игрушечные лавки - ребенок заходил туда и исчезал бесследно.
– Мы делали все, что могли. Мы вооружились - в покинутых арсеналах было полно оружия. Мы научили детей бояться 'нехороших людей', а затем и уничтожать их из винтовок. Мы разрушали кабины и расстреливали в упор игрушечные лавки, пока не поняли, что умнее будет поставить возле них часовых и перехватывать неосторожных детей у порога. Но это было только начало…
Нелюди с неистощимой выдумкой выбрасывали на поверхность все новые и новые типы охотников за детьми. Появились 'чудовища'. Почти невозможно попасть в такое, когда оно нападает на ребенка. Появились гиганские яркие бабочки - они падали на ребенка, окутывали его крыльями и исчезали вместе в ним. Эти бабочки вообще неуязвимы для пуль. Наконец последняя новинка: появились гады, совершенно не отличимые от обыкновенного бойца. Эти просто берут ничего не подозревающего ребенка за руку и уводят с собой. Некоторые из них умеют даже разговаривать.
– Мы прекрасно знаем, что шансов выжить у нас практически нет. Пандемия не прекращается, а мы сначала надеялись на это. Только один человек на сто тысяч остается незараженным. Вот я, например, Драудан… И еще один мальчик - он вырос на моих глазах, ему сейчас восемнадцать, и он выглядит на восемнадцать… Если вы не знали всего этого, то знайте. Если знали, тогда имейте ввиду, что мы прекрасно понимаем свое положение. И мы готовы согласиться на любые ваши условия - готовы на вас работать, готовы вам подчиняться… На все условия, кроме одного: если лечить, то всех. Никакой элиты, никаких избранных!
Старик замолкает, тянется к кружке с водой и жадно пьет. Солдат, стоящий у дверей, переминается с ноги на ногу и зевает, прикрывая рот ладонью. На вид ему лет двадцать пять. А на самом деле? Тринадцать? Пятнадцать? Подросток…
Я сижу неподвижно, стараясь сохранить каменное лицо. Подсознательно я ожидал чего-нибудь в этом роде, но то, что я услышал от очевидца и пострадавшего, почему-то никак не укладывается у меня в сознании. Факты, которые изложил старик, сомнения у меня не вызывают, но это - как во сне: каждый элемент в отдельности полон смысла, а все вместе выглядит совершенно нелепо. Может быть, все дело в том, что мне в плоть и кровь въелось некое предвзятое мнение о странниках, безоговорочно принятое у нас на земле?
– Откуда вы знаете, что они нелюди? - спрашиваю я. - Вы их видели? Вы лично?
Старик кряхтит. Лицо его делается страшным.
– Половину своей бессмысленной жизни я бы отдал, чтобы увидеть перед собой хотя бы одного, - сипло произносит он. Вот этими руками… Сам… Но я, конечно, их не видел. Слишком они осторожны и трусливы… Да их, наверное, никто не видел, кроме этих поганых предателей из правительства сорок лет назад… А по слухам они вообще формы не имеют, как вода, скажем, или пар…
– Тогда непонятно, - говорю я, - зачем существам, не имеющим формы, заманивать несколько миллиардов людей к себе в подземелья?
– Да будьте вы прокляты! - говорит старик повысив голос. - Это же н е л ю д и! Как мы с вами можем судить, что нужно нелюдям? Может быть, рабы. Может быть, еда… А может быть, строительный материал для своих гадов… Какая разница? Они разрушили наш мир! Они и теперь не дают нам покоя, травят нас, как крыс…
И тут лицо его вдруг страшно искажается. С поразительной для своего возраста прытью он отскакивает к противоположной стене, с грохотом отшвырнув табуретку. Я и глазом моргнуть не успел, а он уже держит обеими руками большой никелированный револьвер, наставив его прямо на меня. Сонные стражи проснулись и с таким же выражением недоверия и ужаса на лицах, ставших вдруг совсем ребяческими, не отрывая от меня глаз, беспорядочно шарят вокруг себя в поисках своих винтовок.
– Что случилось? - говорю я, стараясь не шевелиться. Никелированный ствол ходит ходуном, а стражи, нащупав наконец оружие, дружно клацают затворами.
– Твоя дурацкая одежда все-таки заработала, - щелкает Щекн на своем. - Тебя почти не видно. Только лицо. Ты не имеешь формы, как вода или пар. Впрочем, старик уже раздумал стрелять. Или мне все-таки убрать его?
– Не надо, - говорю я по-русски.
Старик наконец подает голос. Он белее стены и говорит запинаясь, но не от страха, конечно, а от ненависти. Мощный все-таки старик.
– Проклятый подземный оборотень! - говорит он. - Положи руки на стол! Левую на правую! Вот так…
– Это недоразумение, - говорю я сердито. - Я не оборотень. У меня специальная одежда. Она может делать меня невидимым, только плохо работает.
– Ах, одежда? - издевательски произносит старик. - На северном архипелаге научились делать одежду- невидимку!
– На северном архипелаге очень многое научились делать, - говорю я. - Спрячьте, пожалуйста, ваше оружие и давайте разберемся спокойно.
– Дурак ты, - говорит старик, - хоть бы на карту нашу удосужился взглянуть. Нет никакого северного архипелага… Я тебя сразу раскусил, только все никак не мог поверить в такую наглость…
– Неужели тебе не унизительно? - щелкает шекн. - Давай, ты возьмешь на себя старика, а я - обоих молодых…
– Пристрели собаку! - командует старик стражу, не отрывая взгляда от меня.
– Я тебе покажу 'собаку'! - на чистейшем местном наречии произносит Щекн. - Старый болтливый козел!
Тут нервы у мальчишек не выдерживают, и начинается пальба…
3 июня 78 года. Снова Майя Глумова.
Я сильно переборщил с громкостью видеофона. Аппарат у меня над ухом мелодично взревел, как незнакомец в коротких штанишках в разгар ухаживания за миссис Никльби. Я бомбой вылетел из кресла, на лету нашаривая клавишу приема.
Звонил Экселенц. Было 07.03.
