императорской семьи, тыча при этом пальцем в императрицу и спрашивая у больной: „Это мама, правда?“ Но все эти попытки потерпели крах: больная продолжала молчать и лишь старалась спрятать лицо, закрываясь одеялом и руками.
Хотя верхней частью лица незнакомка отчасти похожа на великую княжну Татьяну, я всё-таки уверена, что это не она. Позже я узнала, что она выдаёт себя за Анастасию, но в ней нет абсолютно никакого внешнего сходства с великой княжной, никаких особенных черт, которые позволили бы всякому, близко знавшему Анастасию, убедиться в истинности её слов. Кстати замечу, что великая княжна Анастасия едва ли знала с десяток немецких слов и выговаривала их с неимоверным русским акцентом».
Забегая вперёд, отметим, что своё состояние в момент визита баронессы Буксгевден сама незнакомка описывала много лет спустя так: «Если бы вы знали, как невыносимо тяжело мне стало, когда вдруг появилось несколько русских, и среди них женщина, бывавшая раньше у нас при дворе! Они хотели меня видеть. Я стыдилась перед ними своего жалкого состояния. Я накрылась одеялом с головой и решила не говорить с ними…»
Баронесса Буксгевден вышла из палаты в полной уверенности, что разговаривала с самозванкой. Но не такого мнения были некоторые другие русские эмигранты — чуда хотелось многим. Барон фон Клейст и его супруга, у которых «сердце обливалось кровью при виде молодой женщины, которая была, быть может, дочерью государя!», добились разрешения забрать больную из клиники к себе домой. 30 мая 1922 г. незнакомка перебралась в дом Клейстов по Нетельбекштрассе, 9.
Первое свидание с незнакомкой шокировало добросердечную баронессу Клейст: придя за больной, она увидела, как та вырывает сама себе передние зубы и что у неё уже не хватает многих зубов. Впрочем, позднее незнакомка объяснила, что вынуждена была это сделать, поскольку её передние зубы шатались из-за удара прикладом, якобы полученного в Екатеринбурге. Вдобавок, оказалось, что она страдает чахоткой и туберкулёзом костей. Несчастная являла собой самое жалкое зрелище, и русские эмигранты, приходившие к Клейстам повидать «царскую дочь», уходили от них совершенно растерянными. Вдобавок «Анни», как стали называть в доме Клейстов незнакомку, объявила с таинственным видом, что у неё где-то есть сын, которого можно узнать «по белью с императорскими коронами и золотому медальону»…
Одни из эмигрантов, приходивших к Клейстам посмотреть на «чудесно спасшуюся великую княжну», убеждались, что перед ними просто несчастная больная женщина. Другие, зачарованные фантастической историей и жаждавшие чуда, окружили «Анни» благоговейным почтением. Вокруг бывшей пациентки сумасшедшего дома формировалась атмосфера исключительности. Эмигранты приносили ей фотографии и книги об императорской фамилии, а Клейсты демонстрировали её гостям, как ярмарочную диковинку. В такой атмосфере «великая княжна», наконец, дозрела до решительных шагов…
«20 июня 1922 г., — вспоминал барон фон Клейст, — женщина, которую я забрал из сумасшедшего дома, пригласила меня к себе в комнату и в присутствии моей супруги, баронессы Марии Карловны фон Клейст, попросила у меня защиты и помощи в отстаивании своих прав. Я заверил её в том, что готов находиться в полном её распоряжении, но только при условии, что она откровенно ответит на все мои вопросы. Она поспешила уверить меня в этом, и я начал с того, что спросил, кто она на самом деле. Ответ был категорический: великая княжна Анастасия, младшая дочь императора Николая II.
Затем я спросил её, каким образом ей удалось спастись во время расстрела царской семьи и была ли она вместе со всеми.
„Да, я была вместе со всеми в ночь убийства, и, когда началась резня, я спряталась за спиной моей сестры Татьяны, которая была убита выстрелом. Я же потеряла сознание от нескольких ударов. Когда пришла в себя, то обнаружила, что нахожусь в доме какого-то солдата, спасшего меня. Кстати, в Румынию я отправилась с его женой, и, когда она умерла, решила пробираться в Германию в одиночку. Я опасалась преследования и потому решила не открываться никому и самой зарабатывать на жизнь. У меня совершенно не было денег, но были кое-какие драгоценности. Мне удалось их продать, и с этими деньгами я смогла приехать сюда. Все эти испытания настолько глубоко потрясли меня, что иногда я теряю всякую надежду на то, что придут когда-нибудь иные времена. Я знаю русский язык, но не могу говорить на нём: он пробуждает во мне крайне мучительные воспоминания. Русские причинили нам слишком много зла“».
Дополнительные сведения позднее дала Клейсту графиня Зинаида Сергеевна Толстая:
«2 августа нынешнего (1922. —
Что произошло дальше? Очевидно, что Клейсты окончательно убедились, что перед ними самозванка. Во всяком случае, спустя два дня после заявления «Анастасии» о намерении «отстаивать свои права», она оказалась на улице. Биографы самозванки утверждают, что она покинула дом Клейстов сама, но в то же время известно, что Клейсты не горели желанием снова приютить её.
Через три дня после бегства «Анастасии» из дома Клейстов её встретил инженер Айнике, тот самый, который приезжал к ней в клинику в Дальдорф вместе с ротмистром Швабе. «Анастасия» как раз выходила из дома, где жила её наперсница и бывшая соседка по палате — Мария Пойтерт. На все расспросы Айнике «Анастасия» не отвечала, замкнувшись в себе.
Какое-то время «Анастасия» жила у Айнике, затем её взял на попечение важный немецкий чиновник: доктор Грунберг, инспектор полиции. Это было уже серьёзно: судьбой самозванки заинтересовались власти.
«Я решил отвезти Анни в наше поместье Нойхов-Тельтоф — вспоминал Грунберг, — отдых в деревне благотворно сказался бы на её здоровье. Два года, проведённые в Дальдорфе, совершенно расстроили её нервы. Рассудок временами ей не подчиняется: результат ранения головы, вернее, ужасного удара прикладом. Но об этом чуть позже. Кроме того, у неё не лучшая по части здоровья наследственность. Когда она жила у меня, я решил, согласовав это с правительственным советником, которому я рассказал всю историю, предпринять, наконец, какие-то шаги для того, чтобы официально удостоверить её личность».
Грунберг кое-что не договаривает, но фигура «правительственного советника», выплывшая из его воспоминаний, ясно указывает на то, что судьбой самозванки заинтересовались на самом высоком уровне: если это действительно царская дочь, то эту карту можно было грамотно разыграть в интересах побеждённой и униженной Версальским миром Германии. Если же это самозванка, то тоже не беда: «натаскать» эту пациентку психбольницы и сделать из неё «настоящую Анастасию» несложно, тем более что эмиграция уже взбудоражена её появлением.
«Мы смогли уговорить прусскую принцессу приехать к нам под вымышленным именем», — пишет герр Грунберг. Кто это «мы»? Лично герр Грунберг со своим приятелем, «правительственным советником»? Можно ли верить в то, что прусская принцесса согласилась ехать в Германию под вымышленным именем, откликнувшись на приглашение и уговоры двух частных лиц?
«В конце августа 1922 г., по просьбе советника Гэбеля и инспектора полиции доктора Грунберга, я согласилась приехать в Берлин, чтобы повидать загадочную женщину, называющую себя моей племянницей Анастасией, — вспоминает принцесса Ирен. — Доктор Грунберг доставил меня в свой деревенский дом под Берлином, где незнакомка жила под именем „мадемуазель Анни“. Мой приезд был неожиданным, она не могла знать заранее, кто я, и потому не была смущена моим появлением. Я убедилась тотчас же, что это не могла быть одна их моих племянниц. Хотя я не видела их в течение девяти лет, но что-то характерное в чертах лица (расположение глаз, форма ушей и т. д.) не могло измениться настолько. На первый взгляд, незнакомка была немного похожа на великую княжну Татьяну…
Я покинула дом в твёрдом убеждении, что это не моя племянница. Я не питала ни малейших иллюзий на сей счёт».
Грунберг утверждает, что на следующий день «Анни» якобы сказала, что вчерашняя посетительница
