сказал:
— Мы ценим ваше чувство, Алеша, и благодарим вас. Но пожалуйста, не рвите их. Они так естественны, когда растут… Мы не любим сорванных цветов.
В замешательстве я глядел то на свой букет, то на них. Сергей взял букет, разделил его натрое и вдел каждому по нескольку цветков в нагрудный карман. Так был исчерпан инцидент. И я не ощутил какой- либо досады или обиды — настолько тактично это было сделано. Я видел, что им приятно мое искреннее чувство, а сорванные цветы — лишь мимолетная деталь, на которой не стоит задерживать внимание. Впрочем, с тех пор я не рву цветов, и мне делается грустно, когда я вижу, как их рвут другие. «Мы не любим сорванных цветов», — вспоминается мне в такие минуты певучий голос Зенда.
Когда мы вошли в избушку, я усадил их на массивной скамье у окна, а сам принялся колоть тесаком лучину, чтобы вскипятить чай. Они расспрашивали о моих делах, о том, чем я больше всего люблю заниматься, к чему стремлюсь. Я ничего не стал скрывать, так как чувствовал в них гораздо больше, нежели друзей. Я признался им, что в юности мечтал стать великим художником. Но в эпоху космических полетов и атомной энергии дух рационализма стал настолько беспощадным, что условности древних родов искусства становятся для некоторых наших современников все более непонятными, странными, порой даже смешными. Кино, фотография, плакатная графика вытесняют из жизни подвижнический дух истинного художника — творца неповторимо прекрасного. Потом я пытался заняться музыкой, литературой. Но и из этого мало что получилось. Самая давняя и заветная моя мечта — понять закономерности эволюции мира и суть человеческого «я». Хотелось бы разгадать, является ли каждый из нас в этот мир в общем весьма случайно (встретились двое, полюбили друг друга, сошлись — и вот извольте вы пожаловать в этот «лучший из миров», хотите вы того или нет), либо существуют какие-то высшие закономерности, регулирующие этот процесс? Вот почему в последние годы меня привлекает философия.
Гости внимательно выслушали мою исповедь и не согласились со мной в том, что искусство как творчество неповторимо прекрасного исчезнет с развитием человечества, но одобрили мое стремление понять мир и роль человека в нем.
— По основному своему назначению каждый человек призван быть тем, кого у вас называют философом, — сказал Зенд. — Это заложено в самом существе человека — вечном искателе, путешественнике, познавателе Вселенной, а также ее творце и преобразователе. Ибо материальная Вселенная творится постоянно, — и в этом суть ее бытия.
Я глянул на него в изумлении. Творце и преобразователе Вселенной?! Он ласково поглаживал Венту, которая доверчиво улеглась у его ног.
— И много в вашем обществе таких людей? — спросил я его напрямик. Он взглянул на меня большими темными глазами.
— Как же иначе? Любой человек — это творец. Но чтобы стать действительными творцами Вселенной, люди должны пройти космически огромный путь духовной эволюции.
— Вы говорите об этом так, словно каждый из вас бессмертен, — заметил я, невольно любуясь их статными, крепкими фигурами, казалось, излучавшими невидимый свет бодрости и высокого, осмысленного счастья.
— Бессмертие не является чьей-либо привилегией, — снова возразил Зенд.
Я недоверчиво усмехнулся. В ту минуту я думал, что эти слова надо понимать иносказательно — как некую дружескую шутку. Однако скоро я понял, что мои гости не шутят.
— Вы, конечно, хотели сказать, что наука способна когда-нибудь сделать бессмертным любого человека? — спросил я.
— Нет. Я сказал именно то, что хотел, — ответил он.
— Но как вас понять? — недоумевал я.
— Мы читали книги, написанные земными учеными и фантастами на эту тему, — вступил в беседу Сергей. — Нам понятно ваше недоумение.
— Как видно, вы хорошо знаете нашу научную и популярную литературу.
— Многие книги, изданные на Земле, поступают и к нам в хранилища знаний. Больше того, в некоторых наших специальных библиотеках можно найти такие манускрипты, рукописи, глиняные таблички, записи на камне, кости и дереве, о существовании которых ваши ученые и не подозревают. Хотя все это — земного происхождения. Воистину — талантливые рукописи не исчезают бесследно!..
— Однако ж сгорела, например, Александрийская библиотека, — напомнил я, подумав, что хоть в этом пункте одержу верх. — А сколько бесценных книг пропало при наводнениях, землетрясениях, от пожаров, во время войн!
— Оригиналы или копии лучших свитков из Александрийской библиотеки и еще гораздо более древних хранятся в надежных местах. А главное — гениальные идеи, будучи однажды кем-то рождены, остаются жить для потомков века и тысячелетия, если даже не запечатлены в письменных знаках…
Я так недоверчиво посмотрел на Сергея, что он рассмеялся от души.
— Ладно, допустим… Вы знаете, что говорят земные писатели о бессмертии, контактах с инопланетянами и тому подобных проблемах века. Что думаете вы обо всем этом?
— Истина сияет редко, — отвечал Зенд. — Это происходит оттого, что многие из людей односторонне и однопланово представляют себе бесконечный мир, в котором живут. Поэтому-то так наивны, например, ваши различные прожекты «бессмертья». Одни предлагают периодически омолаживать физический организм человека, другие — «копировать» его с помощью электронных аппаратов, третьи — поместить человека в такие искусственные условия, в которых его тело «могло бы не стареть»…
— Все-таки их дискуссии о проблеме бессмертия полезны, — заметил Сергей. — Они вскоре подведут многих людей Земли к необходимости глубже осознать сущность человеческого «я» как вечно действующей и творящей силы Вселенной.
Чай поспел. Я заварил его брусничным листом, наполнил кружки. Достал и разложил на столе печенье и сухари, насыпал в берестяной кулек сахару.
— Не обессудьте. Чем богаты…
Гости в легком замешательстве взглянули друг на друга. Потом Сергей взял кружку и, посасывая сахар, стал пить чай. Зенд последовал его примеру. Вытряхивая из котелка вчерашнюю кашу для Венты, я незаметно посматривал на них — и вновь сомнение зашевелилось в душе: «Неужели они — самые настоящие пришельцы из неведомых глубин космоса? Или мой ум помутился, или меня искусно разыгрывают? Но огненный шар-корабль?… Их лица, их речи…»
— Напрасно вы мучаете свое сердце, — вдруг тихо сказал Зенд, с сочувствием глядя на меня. — Мы в самом деле те, за кого себя выдаем.
Я даже вздрогнул от этих слов, так как понял: они без труда читают мои мысли.
— От вас ничего не скроешь, — пробормотал я, пытаясь вспомнить, не было ли в моих мыслях за минувший час чего-либо обидного для гостей. — Как вы это делаете?
Зенд охотно отозвался:
— Создана целая наука о средствах и методах общения — без нее нам теперь трудно представить эволюцию каждого «я». У нас законы общения изучают с самых ранних лет.
— Счастливы дети, которые рождаются там, в ваших цивилизациях! — не без зависти сказал я.
— Космическая эволюция — такой процесс, что раньше или позже каждая из существующих цивилизаций пройдет через те или иные стадии развития. Эволюция регулируется наиболее общими, фундаментальными закономерностями Сверхвселенной.
Вновь это прозвучало для меня загадкой. Должно быть, мы говорили на разных языках, хотя все их слова звучали вполне логично.
Я вспоминал о так называемых интеллектуальных барьерах, о которых прочитал когда-то в журналах. Люди различного уровня развития слишком по-разному видят мир. Поэтому, даже объясняясь с помощью одной и той же лексики, они все-таки могут не понимать друг друга. Только название «интеллектуальный барьер», на мой взгляд, неточно. Непонимание объясняется тем, что существа, находящиеся на разных ступенях эволюции, отличаются друг от друга не одним лишь интеллектом, но и бесконечной
