Живые и мертвые классики

на пуфике.

Тут вспоминается один рассказ Эммы Герштейн о горемыке Надежде Мандельштам: «Ей не исполнилось еще шестнадцати, когда она влюбилась в своего репетитора. Товарищ старшего ее брата, он относился к ней бережно. Но Наде это не нравилось, и она решилась… Убежала из дома на маскарад, заинтересовала там какого-то поручика и поехала с ним в номера… Вернувшись домой, позвонила своему репетитору и сообщила о случившемся. Тот взвыл и потребовал, чтобы она тотчас к нему приехала, что и было выполнено. «Вы подумайте, в первую ночь — двое!» — восхищенно говорила она мне… У меня было чувство, что я имею дело с существом какой-то другой породы» (Мемуары. М., 1998. С. 388).

Но в отличие от Нади для Лили удовлетворение любопытства обернулось беременностью, хоть и случилось все на пуфике под шум водопроводного крана. «Это был настоящий скандал в благородном семействе, и родные предприняли все нужные меры».

Что было потом? В Москве — Гарри Блюменфельд, только что приехавший из Парижа. В Мюнхене — Алексей Грановский. «Лиля продолжала роман с Грановским, не прерывая любовных отношений с Гарри», — т. е. тоже двое сразу, но не обязательно в одну ночь.

Наконец появился Осип Брик. Он писал матери: «Лиля, моя невеста, молода, красива, образована, из хорошей семьи, еврейка, страшно любит меня — чего же еще? Ее прошлое? Это детские увлечения, игра пылкого темперамента». Родители были против брака, но сдались.

Однако игра пылкого темперамента продолжалась и после замужества. Появился некий Лева Гринкруг, сын банкира. «Он был одним из самых элегантных юношей Москвы, выписывал костюмы из Лондона, носил монокль, делал дорогие подарки возлюбленным».

Извини, читатель, дальше я уж совсем не могу. Вот таким был и показанный нам фильм. Дальше — Ярослав Смеляков, разгадавший загадку Бриков:

«Я СЕБЯ ПОД ЛЕНИНЫМ ЧИЩУ…»

Ты себя под Лениным чистил,
душу, память и голосище,
и в поэзии нашей нету
до сих пор человека чище.

Ты б гудел, как трехтрубный крейсер,
в нашем общем многоголосье,
но они тебя доконали
эти лили и эти оси.

Не задрипанный фининспектор,
не враги из чужого стана,
а жужжавшие в самом ухе
проститутки с осиным станом.

Эти душечки хохотушки,
эти кошечки полусвета,
словно вермут ночной сосали
золотистую кровь поэта.

Ты в боях бы ее истратил,
а не пролил бы по дешевке,
чтоб записками торговали
эти траурные торговки.

Для того ль ты ходил, как туча,
медногорлый и солнцеликий,
чтобы шли за саженным гробом
поскучневшие брехобрики?!

Как ты выстрелил прямо в сердце,
как ты слабости их поддался,
тот, которого даже Горький
после смерти твоей боялся?

Мы глядим сейчас с уваженьем,
руки выпростав из карманов,
на вершинную эту ссору
двух рассерженных великанов.

Ты себя под Лениным чистил,
чтобы плыть в революцию дальше.
мы простили тебе посмертно
револьверную ноту фальши.

Это стихотворение напечатано в десятом номере за 1973 год альманаха «Поэзия», главным редактором которого был Николай Старшинов. Позже в воспоминаниях «Что было, то было» (М., 1998) он целиком привел его текст и заметил: «После выхода в альманахе это стихотворение не было опубликовано ни в одном издании. А с самим номером альманаха произошла странная история: он моментально исчез с полок книжных магазинов» (с. 43). Поэт Виталий Коржиков рассказывал Старшинову, что сам видел, как некие энергичные и мрачные молодые люди скупали альманах пачками явно не с добрыми намерениями.

Судя по всему, сегодняшняя публикация — лишь третья за 35 лет.

ВОРОНЕ БОГ ПОСЛАЛ УМЕНЬЕ КАРКАТЬ

Я над своим творчеством никогда

не задумывался.

А. Зиновьев

Среди балаболок, заполнивших в юбилей Дня Победы враньем о ней «Новую газету», «Аргументы и факты», телевидение, к великому изумлению многих, оказался и Александр Зиновьев. С большой статьей