могут, вьетнамцы и китайцы – могут, голландцы и испанцы – тоже могут, а вот англоязычным, бедняжкам, это не под силу. Как насчет хотя бы «Yev-gue- nia”? Никакая я не Юджиния, черт вас подери! И не Дженни. Их просто избаловали донельзя все эти услужливо отказывающиеся от собственных имен Чарльзы Бронсоны и Хелен Миррен, которые на самом деле Елены Мироновы и Каролисы Бучинскисы.Уже упоминавшийся мною английский менеджер- «эксперт» по России (тот самый, которому выбили зубы в московском парке) вообще именовал свою русскую жену не иначе как «Элина». Беднягу звали Еленой…. Правильно произносить имя человека или хотя бы попытаться это сделать – элементарная вежливость, мистер Иван Уильямс!
…– А я тебе говорю: брось ты его! Он яйца выеденного не стоит, этот трепач – не то что такой славной девушки, как ты!- отвлек меня от размышлений голос Тайга.
– Тайг, он теперь изменился. Теперь, когда я доказала ему, с его же письмами в руках, что знаю о его проделках…
– Ой, да вы послушайте ее только! Тебе сколько лет, 15?
– Нет, Тайг, но ты не знаешь Вилла…
– Никаких «но»! Я сам мужик и таких типов прекрасно знаю ….
Наш автобус уже приближался к Феникс-парку, а они все еще препирались.
Тайг обращался с Амандиной как с младшей сестренкой. Такие отношения очень мне импонировали. Было приятно видеть нормальную человеческую дружбу. Это такая редкость по нашим временам.
К сожалению, каждый должен сам совершать ошибки в жизни. Чужой исторический опыт даже целые народы зачастую ничему не учит, что уж говорить об отдельных людях! Некоторые из них умудряются даже в собственной жизни наступать на одни и те же грабли по нескольку раз. Потом им остается только петь любимые частушки моей студенческой подруги Лиды Басиной:
«Ой мамочка, на саночках
Каталась я не с тем
Ах, зачем под вишенкой
Целовалась с Гришенькой?
Ах мамочка, ну мамочка, зачем?»
Отговаривать их бесполезно -не столько потому, что они вам не поверят, сколько потому, что даже вам поверив и последовав вашему совету, сохранят еще иллюзии, что могли они быть в своих заблуждениях правы. Только горький собственный опыт убеждает до конца в правоте других. Но это не значит, что не надо предупреждать людей, стоящих на пороге совершения большой глупости. Если у них есть голова на плечах, они хоть немного да прислушаются и хотя бы задумаются над твоими словами.
В зоопарке Тайг начал рассказывать нам веселые истории из своей жизни, и я впервые поняла, насколько злопамятными и мстительными могут быть ирландцы. Их действительно лучше не дразнить, как ту спящую собаку из пословицы: они ничего не забывают! И действуют метко, резко и изподтишка. Как настоящие партизаны!
– Сижу в библиотеке, занимаюсь, никому не мешаю. Отошел, чтобы взять книжку, а какой-то тип взял и уселся на мое место, хотя библиотека почти пустая была. Я вернулся, говорю: «Извините, вообще-то я здесь сижу». Он нагло смотрит на меня и говорит: «Ничего, пересядешь!» Я не стал спорить, пересел, а сам думаю: «Ну, это тебе так не пройдет!» Через некоторое время он отошел в туалет, а я схватил с полки две первые попавшиеся книжки и сунул их ему в сумку! Потом на выходе специально стоял и ждал, когда сигнализация сработает. Ему сумку потрошат, а я стою себе за барьерчиком и возмущенно так говорю: «Надо же, какие люди пошли! Книжки из библиотеки таскают!» Он аж позеленел весь, но доказать-то, понятно, ничего не может!
Честно говоря, мне понравилось. Так жить значительно интереснее, чем пресно звать библиотекаршу на помощь с просьбой наглеца пересадить или затевать с ним кулачный бой прямо в читальне.
Мы решили устроить пикник. Пригревало солнышко, у Амандины были с собой бутерброды и небольшое одеяло, у меня – бутылка газировки. В Ирландии очень популярны местные минеральные воды с добавкой фруктового сока. У Тайга оказался с собой пакетик конфет. Я отдала ей, как и обещала, письма Вилла. Она сунула их в сумку, не глядя. Лицо ее светилось. Видимо, они в очередной раз помирились.Тайг с сочувствием посмотрел на нее, потом на меня и тихонько, так, чтобы она не видела, покрутил возле виска пальцем. Я только развела руками. Свою голову всем не приставишь.
Мы все трое разговорились. Амандина никак не могла найти работу по душе. Она работала секретаршей в какой-то мелкой фирме. Тайг только и мечтал поскорее уехать насовсем во Францию – видимо, она была для него тем, чем Ирландия была для меня. Ну, а я… Я задумалась. Чего же я хочу от жизни, кроме того, чтобы выздоровела Лиза? Мои мысли все последние месяцы так были заняты этим – этому было подчинено все мое здесь существование,- что я не строила далеко идущих планов. Сначала надо преодолеть это, самое главное препятствие. Если даже она не выздоровеет совсем (я старалась гнать из головы такие мысли), чтобы ей хотя бы стало лучше. Чтобы она снова смогла говорить. Я вспомнила, как 4-летняя Лиза заплакала после того, как вышла из комы- когда открыла рот и поняла, что говорить и, главное, петь она больше не может… Этот эпизод я обычно стараюсь блокировать в своих воспоминаниях намертво, но сейчас он упрямо лез в голову, и я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Я постаралась их сглотнуть на вылете.
– Ты что, Женя? – обеспокоенно спросила Амандина. Но у меня уже не было желания рассказывать эту историю кому бы то ни было. Сначала, когда она только что произошла, я верила, что если выговорюсь, мне действительно станет легче. Но время шло, все новые и новые мои собеседники ахали и охали, слушая меня так, словно я пересказываю им какой-то сентиментальный дамский романчик. «Ух ты, надо же! А что было потом?». А легче все не становилось.
Как объяснить это людям, которые, к их счастью, сами не пережили подобного? К сожалению, во многих людях заложен болезненный интерес к чужим несчастьям. Я не психолог, я не знаю, почему так. Может, им приятно от мысли, что это произошло с кем-то другим, не с ними. А я теперь не могу слушать истории, даже отдаленно напоминающие мне мою собственную. Не читаю хроник происшествий.
– Да нет, ничего. Мне просто в глаз что-то попало.
– Ну так чего же ты хочешь от жизни, а? Или, может, это секрет?
Взять свои воспоминания под контроль удалось, и я еще раз задумалась.
– Если честно, то больше всего я хочу, чтобы у меня было право выбора, как жить. После того, что произошло с нашей страной и с другими странами в Восточной Европе, у нас «нет альтернативы». Нас этого выбора лишили – нас лишили нашего образа жизни. Правда, не без нашей собственной помощи. Ну, это долго объяснять сейчас… Просто я хочу, чтобы у меня было право жить в соответствии с моими жизненными нормами и ценностями, растить детей на этих же ценностях. Не бояться людей. Не бояться будущего. Убеждаться снова каждый день, что не все продается и не все покупается. Может быть, вам это не очень понятно?
– Ну, почему же… – сказал Тайг. – Свобода выбора – великое дело! За свободу выбора! – и он поднял пластмассовый стаканчик с минералкой.
Солнышко начало заходить за тучу.
– Ребята, давайте собираться, а то уже 4 часа, а мы еще не все посмотрели!- воскликнула Амандина как ребенок, оказавшийся в зоопарке впервые. – Хочу вон на ту ферму!
В уголке зоопарка действительно была мини-ферма с домашними животными. Амандина со все такой же детской непосредственностью сорвалась с места и побежала туда. Тайг и я собрали одеяло, мусор и остатки еды.
– Свиньи! Свиньи! Смотрите, ирландские свиньи! – вдруг с очаровательным французским акцентом радостно завопила Амандина на весь зоопарк. Мы с Тайгом поспешили на ее вопль, поглядели в загон – и чуть не провалились сквозь землю. Тайг стал краснее, чем его шевелюра. В загоне бегали прелестные маленькие рыжие хрюшки….
Расстались мы друзьями. У меня было очень тепло на душе – от смеха, от простоты и невинности, с которой мы провели этот день. Амандина спешила обратно в Роскоммон.
– Don’t work too hard !- сказал мне при расставании Тайг. Любимое ирландское пожелание на прощание… – Вижу, что тебе нелегко бывает. Если чем-то могу помочь, позвони. – и он сунул мне в руку бумажку со своим номером телефона.
