— Лежите спокойно, вас еще лихорадит. Ненужно было драться на улице.
Пьер потирает себе голову… вспоминает, что на него напали в тупике Душегубов… И украли сумку с прибором, который должен помочь ему вернуться в свое время!
Он совершенно подавлен, он понимает, что навсегда остался узником прошлого. Пьер медленно поднимает глаза на свою спасительницу. Девушка молода, грациозна и не лишена известного очарования. Но одно сильно смущает Пьера. От нее пахнет, как в зверинце. Она, видимо, не мылась с самого рождения.
— Что такое? — спрашивает барышня.
Еще того хуже, когда она говорит. Из ее рта несет гнилью, а вид черных зубов ужасен. Она, несомненно, не знакома ни с зубной пастой, ни с дантистами, может быть, лишь с зубодерами. Скорее всего она ни разу в жизни не чистила зубы.
— У вас нет аспирина? — спрашивает Пьер.
— Чего?
— Ой, извините, я хотел сказать, отвара коры плакучей ивы.
Девушка сдвигает брови.
— Вы знаете лекарственные травы?
Она настораживается и разглядывает Пьера так, словно уже жалеет, что спасла его.
— Вы случайно не колдун?
— Нет, вовсе нет.
— Во всяком случае, вы очень странный, — замечает она, нахмурившись.
— Меня зовут Пьер. А вас?
— Петронилла. Я дочка сапожника.
— Спасибо за то, что спасли меня, Петронилла, — говорит он.
— Ох, наконец-то немного благодарности. Я вам приготовила гоголь-моголь, господин странный странник, всему удивляющийся и сам удивляющий.
Она приносит ему неаппетитный желтовато-белый отвар с плавающими в нем кусочками хлеба и репы. Пьер проглатывает жирную жидкость, ему хватает ума не просить ни чая, ни кофе.
— Можно подумать, что, с тех пор как вы пришли в себя, вы не в себе, — продолжает девушка.
— Понимаете, я приехал из провинции, где люди помешаны на банях и…
— Бани? Парильни, вы хотите сказать?
Она объясняет Пьеру, что эти места телесных омовений давно превратились в места разврата. Более того, ученые установили, что от горячей воды кожа трескается и организм отдан на волю всем заразным ветрам, и подозревают, что пресловутые парильни — рассадники чумы.
'Видимо, эти заведения вызывают недовольство Церкви', — думает Пьер.
Слова Петрониллы подтверждают его догадку:
— Господин кюре запрещает нам посещать парильни. Он говорит, что добрым христианам нечего делать в местах, где жарко и влажно, словно в аду.
'Забавно будет по возвращении написать диссертацию о гигиене в XVII веке', — приходит в голову Пьеру.
— Ну, хватит разговоров, отдыхайте, — приказывает девушка.
Будит его караул, пришедший арестовать его. Петронилла донесла на него. Пьера обвиняют в колдовстве, торжественно препровождают в тюрьму и бросают в застенок, где уже сидят двое заключенных.
— За что вы сюда попали?
— За колдовство.
— А вы? За колдовство.
— Все за колдовство?
Пьер замечает предмет, выглядывающий из-под жилета одного из сокамерников.
— У вас есть фотоаппарат!
— А что, вы знакомы с фотографией? — восклицает тот.
— Конечно, я из XXI века. А вы?
— Тоже.
Пьеру становится легче.
— Я в отпуске, — рассказывает он. — Мне не повезло. Сначала я пострадал от ловкой руки, потом от святого креста. И вот теперь попал сюда.
— Мы все здесь туристы по прошлому! — замечает третий пленник.
— Да, и они принимают нас за колдунов. Откуда-то доносятся жуткие вопли, трое задержанных трепещут.
— Мне страшно. Что они с нами сделают? Конечно же, станут пытать, пока мы не сознаемся всговоре с сатаной, — вздыхает обладатель фотоаппарата. — А потом повесят на Соколиной горе.
Пьер думает, что скоро сам будет выращивать мандрагоры. Он весь во власти воспоминания о повешенных с их синими языками и головами, на которых сидят вороны. Как это далеко от Версаля и пьес Мольера. Ох, если бы он не потерял свою машину времени! Он шевелится, и ржавые цепи впиваются в запястья.
Третий «колдун» сохраняет полную невозмутимость.
— А вы не очень-то переживаете, — говорит ему Пьер Люберон. — Я подписал страховой контракт с «Темпоро-помощью». Если я в течение трех часов не подам условный сигнал, они меня переместят автоматически. Что, кстати, скоро и произойдет.
И он действительно внезапно исчезает, оставив после себя лишь пустые обвисшие цепи и легкий синеватый дымок.
— Это только укрепит подозрения наших тюремщиков, — замечает другой турист и дует, стараясь рассеять дымок, который можно принять за колдовской.
Пьер, терзаемый острой тревогой, кусает губы.
— Ах, если бы я тоже подписал контракт с' Темпоро', как мне советовали…
Дверь темницы со зловещим скрипом отворяется, и входит человек внушительного роста, в красной маске, закрывающей пол-лица. Это палач. Лицо его, кажется, знакомо Пьеру Люберону. Эта черная борода… Да ведь это Ансельм Дюпре, составитель 'Руководства для путешественников по времени'! Что он здесь делает? На секунду у Пьера возникает надежда, что Дюпре явился, чтобы спасти его. Но времени больше нет. Вооруженные люди тащат Пьера к виселице, а Дюпре готовится предать его казни.
— Надо было слушать меня, — шепчет он на ухо Пьеру. — Я ведь не только автор «Руководства», преданный своему делу и готовый на любую работу в любой эпохе, чтобы добыть информацию для читателей. Я еще и занимаюсь маркетингом в «Темпоро-помощи».
Палач накидывает веревку Пьеру на шею и начинает затягивать ее. Жизнь Пьеиа Любепона держится на маленькой табуреточке, по которой скользят его ноги. Пьер закрывает глаза, и лучшие мгновения его прошлого проносятся перед его мысленным взором.
Дюпре снова подходит к нему и бормочет:
— 'Темпоро-помощь' начала рекламную кампанию для туристов, отправляющихся в отпуск в июне, перед основным летним потоком. Этот период мы делаем льготным. Ведь студенты еще не сдали экзамены, и, перенеся время отпуска, можно избежать давки. Что вы об этом думаете?
— Действительно, отличная идея, — признает Пьер Люберон, запинаясь.
— Наши клиенты — просто панурговы овцы. Все едут в июле и августе, а в июне агентства почти без работы, да и дороги пустые.
— Это точно, — с трудом произносит Пьер. — Просто что-то неслыханное.
— Вот вы выбрали июнь. Это хорошо. Как жаль, что вы не воспользовались предложением «Темпоро-помощи»! Я, конечно, мог бы быть настойчивее. Но у нас очень строгие правила этики: не навязываться.
— Конечно, — соглашается Пьер, судорожно сглатывая слюну.
— Иначе у нас будут сложности со Службой контроля туризма.
Толпа вокруг уже скандирует: 'Смерть колдуну! Смерть колдуну!'
