забегает внутрь. Я и Ча-ча – следом за ним. Узкая веранда, заставленная подгорелыми кастрюльками и сковородками, затем тесная прихожая, забросанная грязной обувью, потасканными нестиранными штанами, кофтами и рубашками. На узкой тройной вешалке – фуфайка, фетровая шляпа, драповая кепка и голубая детская болоньевая куртка с капюшоном. Когда я был маленьким, у соседской девочки была такая же куртка и, заигрывая, ей в капюшон я всегда подбрасывал снежки.
– Осторожно, за растяжками смотри! – шепчет Ча-ча.
– Есть кто дома? Хозяева? – Сосед вытаскивает из кармана гранату. – Считаю до трёх! Потом бросаю в зал гранату! Раз, два, три!
Тишина. Похоже, никого нет, но Сосед, стоя с серьёзным лицом, всё ещё держит эфку в руке:
– Бросаю!
– Никого нет, айда, проходим! Усман – ты за мной, Сосед – охраняешь выход! – забирая из рук Соседа гранату, приказывает Ча-ча.
И в зале, и в спальне чисто, прибрано. Из дома ничего не вынесено, все пожитки на месте. Похоже, что люди ушли два-три дня назад, но ничего с собой не взяли. Просто оставили. Кому? Открываю холодильник. Старый, пожелтевший от времени, овальный холодильник 'Мир'. Там кусок размороженной курицы, литровая банка прокисшего молока, солёные огурцы в трёхлитровой банке, две консервы. Водки нет. Закрыв холодильник, замечаю иконку на полочке в углу кухни.
– Пацаны, здесь русские живут!
– А мы, чё? Мешаем что-ль кому? Ща уйдём! – кричит из зала Ча-ча, поднимая за ручку дверь в полу. – Посмотрим подвал и уйдём!
Открыв проход, он отпрыгивает в сторону:
– Если есть кто – подай голос и выходи с поднятыми руками, а не то – гранату брошу! Считаю до трёх! Раз, два, три!
Опять тишина.
– Чё? Эта хата нет никто?
– Нет.
– Брось гранату, на всякий случай, вдруг там засада.
– Да кому надо – засаду в подвале устраивать! Нет там никого. Я спущусь, а ты прикрывай! – и Ча-ча полез в подвал.
– Ну? – интересуюсь я.
– Баранки гну! Нет тут ни хера ничего!
– А как же твоё чутьё? – неутерпев, ехидничаю я.
– Какое, бля, чутьё! Тут, поди, одни интеллигенты хреновы жили. Одни книги. Даже маринадов никаких нет, ни то, чтоб водка была.
Я лёг на пол и заглянул в подвал:
– Темно!
Ча-ча нашарил какой-то фонарик и посветил мне.
– И точно, одни книги! – удивился я. – Целая государственная ленинская библиотека! Ладно, вылазь давай, старушка ты моя, библиотекарша очкастая!
Большой, размером с сам зал, подвал полностью заставлен полками с книгами. Удивительно. Или тут жили ценители и знатоки литературы, или я не знаю, что и подумать. Ну, не вместо дров же они книгами запаслись. Не знаю.
Мы вышла на улицу.
– Ну, нашли чего? – глядя на наши пустые руки и недовольные лица, с усмешкой спросил Сосед.
– Там русские жили. Иконка даже у них есть.
– Ага, библиотекари какие-то, в очко знатокам их! – перекривился Ча-ча. – Они и жрали, наверно, книги. На завтрак – книги, на обед – книги, на ужин…
– Кончай а, ты как ребёнок прям.
Вышли со двора. Где-то недалеко стрекотали пулемёты, а мы, с пустыми руками, стояли и думали, как жить дальше.
– Скоро возвращаться надо уже.
– Знаю! Давай так, проверим вон тот дом – и назад.
– И там нас ждут сказочные богатства?
– Пошли!
Не то, чтоб калитка, ворота оказались открытыми. Проверив их на предмет растяжек, я и Ча-ча забежали во двор и присели под окном веранды. Сосед прикрывал с улицы. На корячках, стараясь не шуметь, медленно подобрались к двери, осмотрелись.
– Мне видно: дверь не заперта! – и только Ча-ча протянул руку к двери, как она настежь распахнулась.
Держа в одной руке рулон туалетной бумаги, а другой – опираясь на косяк, на пороге, в трико со свисшими коленками, в модных белых кроссовках и помятой спортивной олимпийке, появился мертвецки пьяный мужик. Среднего возраста, лет сорока. Волосы дыбом в разные стороны, недельная щетина на щеках, за километр – запах перегара. Очумелыми глазищами посмотрев на нас сверху вниз, он заплетающимся языком произнёс:
– Сюре дика ейла ха.
– Руки вверх, контра! – вскакивая, заорал во всю глотку Ча-ча. – Думал, свои здесь шастают? Ждал кого-то? Сучччара!
Мужик молниеносно поднял руки, выронил бумагу. Ча-ча ткнул ему в пузо ствол АКСа.
На крик во двор вполз Сосед. Не вставая, он поинтересовался:
– Случилось чего?
– Всё в норме! – кивнул Ча-ча. – А ты чё лежишь, ползаешь?
– А вдруг из дома обстреляют?
– Есть ещё кто в доме? – чуть не оглушил мужика Ча-ча. – Обманешь, сука, я тебе кишки выпущу! Я тебе тут не Минздрав, предупреждать не буду, если что подозрительное – стреляю сразу! Одно лишнее движение – всё, хана тебе, шурик!
– Нет, нет, в доме никого нет! – задёргал головой мужик. – Я один здесь, все ушли давно, в деревню поехали. Неделя я один. Один!
– А ща мы и проверим. Руки за голову! Иди первым!
– Да, да, я понял! Не стреляй, не надо! Не убивай! У меня отец совсем больной, один останется – не выживет!
– Где он?
– В подвале сидит!
– Ты же мне только заливал, что в доме никого нет!
– В доме – никого, в подвале – отец. Он старик совсем.
– А ты чё не ушёл в деревню? Воевать остался? Дудаевец? Где оружие?
– Я мирный человек. Рабочий. Всю жизнь на стройке работаю. Экскаваторщик я. Мне война совсем ни к чему. Война для Дудаева и его подельников. Рабочему человеку много не надо. Я и стрелять не умею.
– Ща мы всё проверим! Ну-ка ладони покажи! И плечо! Живо! – обшмонал мужика Ча-ча. – В дом!
Прошли в дом. Осмотрелись. Видать, мужик не врал, что простой рабочий – обстановка в доме доказывала это, никаких излишеств, только самое необходимое.
Вдвоём с Ча-чей спустились в подвал, Сосед с чеченцем остались наверху.
В подвале, между стеллажами и полками, заполненными банками с маринадом, на зелёной старой софе лежал дед. В одежде, в узкой маленькой папахе, из-под которой торчали седые волосы, в белых шерстяных носках. Старый-старый дед. Рядом лежал ошкуренный деревянный посох.
– Здорово, дед! Как здоровье? Оружие есть?
– Агуэбилляхи мина шайтану раджим! Бисмилля иррохманиррохим!
– Чё ты пищишь? Оружие, говорю, есть? Или у тебя трость, как у Джеймса Бонда, стреляющая?
– Нет, ничто нет, – еле выговаривая слова, с сильным акцентом прошипел дед.
– Точно? Ты не бойся. Детей, стариков мы не трогаем, мирных не трогаем! Мы оружие ищем. Водку
