омыта, и пеленами не повита. Ничей глаз не сжалился над тобою, но ты выброшена была на поле, по презрению к жизни твоей, в день рождения твоего. И проходил Я мимо тебя, и увидел тебя, брошенную на попрание в кровях твоих, и сказал тебе: “живи!”» (Иез. 16,4-6). Нет у Бога чувства брезгливости по отношению к Своему созданию, и Господь нисходит в любые трущобы для того, чтобы найти одну пропавшую овцу. Бог не стесняется непосредственно, Своими руками созидать материальный мир.
Далее, библейский рассказ антропоцентричен и в некотором смысле геоцентричен. Во многих других космогониях человек есть зачастую нежелательный результат тления некоего прачудовища или же служебное существо. Для богов, решающих свои внутренние проблемы, становится необходимым, между прочим, создать и легион людей, гомо сапиенс, неких странных кентавров, совмещающих духовное начало с материальным.
Библейский рассказ в этом смысле резко отличается от небиблейских космогоний. Человек любим Богом, и в сознательной, свободной любви Бог творит человека. Геоцентричность библейского рассказа является естественным выводом из того, что сказано выше. Земля помещается в центр повествования и многие события пишутся как бы с точки зрения земного наблюдателя. Именно на земле, не где-то в небесах, на третьем небе или на седьмом, а здесь, на земле, будет совершаться мистерия нашего спасения. В этом смысле геоцентрично и Евангелие, и книга Бытия как преддверие Евангелия, тень Евангелия.
Наконец, стоит обратить внимание на следующую деталь. Процесс творения происходит путем сепарации, путем последовательных разделений. Попробуем чисто по-детски, максимально примитивно, наивно представить себе образ действий библейского Демиурга. В некоторых детских Библиях нарисован могучий седобородый старик, из рукавов его рясы вылетают светила и звезды, и он говорит: Да будет свет! Если вообразить, что он держит в руке орудие труда, то скорее всего это окажется мастерок или скальпель, потому что он все время рассекает. Вначале отделил Бог свет от тьмы. Разделяет воду, которая над небесами, от воды, которая под небесами, отделяет моря от суши, собирает потом свет в светила, отделяет Эдем от всей остальной Земли. В первый день создается некая пластическая масса, аморфная, безвидная земля, затем из этой первозданной пластилиновой массы вылепляется, высекается все остальное многообразие космоса.
В этом заключается радикальное отличие ближневосточных или средиземноморских культур и религиозных концепций от, например, Индийских. Для индийских философских религиозных систем многообразие мира есть заведомое зло, спасение же заключается в том, чтобы вернуться в лоно неразделенного первоединства. Космогонический миф брахманизма говорит о том, что демиург, закончив свое миротворящее действие, почувствовал приближение смерти. Праджапати создал Космос из своей собственной субстанции и, когда он был опустошен, 'ощутил страх смерти' (Чатападха Брахмана Х, 4, 2,2) и боги принесли ему жертвоприношения, чтобы воссоздать и оживить его. Тот, кто в наши дни совершает обряд жертвоприношения, также воспроизводит акт воссоздания Праджапати. 'Всякий, кто поняв это, совершает доброе дело или даже удовольствуется осознанием (не совершая никакого обряда), воссоздает божество, разъятое на части (делая его) целым и полным' (там же Х, 4,3,24). Осознанное стремление приносящего жертву восстановить первоначальное единство (вещество, субстанцию), то есть воссоздать состояние бытия, которое предшествовало Сотворению и дифференциации мира - очень важная характеристика индийского духа, жаждущего этого изначального Единства.
В конце концов все в мире призвано стать жертвой, и через это вернуться к своему истоку. Бог должен буквально пожрать весь мир… “Вначале здесь не было ничего. Все это было окутано смертью или голодом, ибо голод – это смерть. Он – зовущийся смертью – пожелал: “Пусть я стану воплощенным” – и сотворил разум... Он двинулся, славословя, и от его славословия родилась вода… Он изнурил себя… Разумом он – голод или смерть – произвел сочетание с речью. То, что было семенем, стало годом… Он раскрыл рот, чтобы съесть рожденного… Он подумал: “Если я его убью, у меня будет мало пищи”. Тогда той речью и тем телом он сотворил все, что существует здесь: … жертвоприношения, людей, скот. Все, что он произвел, он решил пожрать… Он пожелал: “Пусть это тело будет пригодно мне для жертвы и пусть я воплощусь с его помощью”. Тогда оно стало конем; возросши, оно сделалось пригодным для жертвы… По истечении года он принес его в жертву самому себе, а других животных отдал богам” (Брихадараньяка Упанишада. Мадху. 1,2).
Так в брахманизме обосновывается смысл ритуала. Жертвы, совершаемые богами или людьми, восстанавливают силы верховного изначального божества и возвращают ему ту энергию, которую он затратил, отчуждил от себя, восстанавливая тем самым прежнее единство. Конечная цель мироздания - все принести в жертву, растворить в первоначальной неразделенности.
Для библейского мышления (так же и для египетского, финикийского, шумерского) характерно совершенно иное понимание жертвы. Смысл принесения жертвы в том, чтобы защитить космос, защитить многообразие мира, когда силы хаоса грозят уничтожить его.
Откровение, данное Моисею, максимально ярко выразило то, что предчувствовалось в ряде домоисеевых религиозных преданий человечества, в религиях, которые мы называем языческими. Многообразная гармония нашего мира благословлена Творцом, это не есть плод некоего безумного поступка или космической войны, не есть плод греха. Бог создал мир разным и хорошим, и то, что он разный, - хорошо. Это, если хотите, идея сегрегационизма, которая пройдет далее через всю Библию, вплоть до Нового Завета.
Божественная педагогика заключается в отсечении от первоначальной, слишком большой массы балласта, с тем чтобы остаток мог расти дальше в послушании Богу. Разделение продолжается на протяжении всей истории. Каин и Авель - первое разделение. С первого же шага только треть человечества - потомки Сифа - оказывается включенной в горизонт священной истории. Проходит еще какое-то время, и опять уничтожается все человечество, за исключением одной лишь семьи. Недостаточно, однако, и этого. Три сына Ноя сразу же разделяются, и дальнейшая Священная история идет только через Сима. Появляется Авраам - дети Авраама делятся между собою, Измаил исключается из Священной истории и через Исаака разделение идет дальше.
Израиль выводится из Египта. Предполагается, в сущности, уничтожение Израиля Богом, потому что сорок лет странствий - это обречение на вымирание. Люди, жившие в языческом мире, знавшие египетское рабство, должны умереть, в Землю Обетованную может войти только новое поколение. В Палестину не дозволено войти даже Моисею, и лишь с Иисусом Навином приходит туда народ.
Следующее разделение Израиля на “Израиль по духу” и “Израиль по плоти”. Израиль по плоти - это большинство. Но есть некоторый маленький остаток Израиля, через который пойдет следующая линия Священной истории. Оттуда исходят Апостолы, и это завершающее разделение. В этот новый народ, говоря словами Апостола Петра: некогда не народ, а теперь народ Божий (1 Петр. 2, 10), собираются люди из всех народов земли.
Таким образом, вся Священная история являет нам странную на первый взгляд вещь. Очевидно, что для Библии характерна тема избыточного творения, избыточного материала, что резюмируется словами Спасителя в Евангелии: “Я пришел для того, чтобы имели жизнь и имели с избытком» (Ин. 10,10). Мы живем в мире, где всего слишком много - на земле слишком много воды, в мире слишком много звезд, слишком много пустоты, мир слишком огромен и, казалось бы, совершенно несоразмерен человеку. В библейском замысле трудно не заметить интуицию некоторого излишнего дара.
Христос насыщает людей чудесным образом семью хлебами, причем собирают семь корзин остатков. Христос совершает чудо в Кане Галилейской, и остаются несколько неиспользованных огромных сосудов вина. Мир был бы чем-то другим без этой избыточной энергии, миротворение Божие не скупо, и для человека не все в нем строго рассчитано и понятно.
В конце книги Иова есть удивительная сцена. Бог берет Иова, как ребенка, и водит его по своему зоопарку. Иов страшно боится этих хтонических чудовищ хаоса, левиафанов и бегемотов, а для Бога это домашние зверюшки. Бог спрашивает Иова: Можешь ли ты надеть узду на левиафана? Господь же смирил и связал Свою тварь. Мир огромных потенций создается изначала, а затем начинают отсекаться лишние куски. Что-то, может быть, сжигается, а что-то хранится про запас, чтобы со временем вновь войти в мастерскую высшего Художника. Так, постепенно, начинает вылепляться тот многообразный, многоликий космос, который мы с вами видим и знаем.
4. Важнейший мотив библейского рассказа о творении мира - постепенное становление творения. Не
