именно в традиции сказано: “Кто верит снам, тот подобен человеку, который бежит за своею тенью и старается схватить ее… Кто верит снам, тот вовсе не искусен; а кто не имеет к ним никакой веры, тот любомудр” (преп. Иоанн Лествичник. Лествица 3,26 и 28).
И причем тут упомянутый Мяло “космизм”? Прежде чем рассуждать о “просветленном космизме” (с. 140) надо было бы определить, что именно Мяло собирается обозначать этим термином. Любое упоминание о звездах? Но тогда русская культура гораздо менее космична, чем культура западная (ибо ни ученого Коперника, ни даже шарлатана Бруно допетровская Русь не родила). А если речь идет о народной, фольклорной культуре (хотя “Толковая Палея”, в которой Мяло как раз и видит “просветленный космизм”, никак не народное произведение, но типичный продукт высокой, книжной культуры), то тут пусть уж Мяло возьмет на себя труд реального сличения русских былин и сказок со, скажем,немецкими или итальянскими… И вот если она затем скажет, что на 10 упоминаний о звездах в русском фольклоре приходится лишь 4 в немецком - вот тогда я приму к сведению ее выводы.
Мяло берется оспаривать очевидное: религиозный, поисковый интерес христианства лежит вне космоса, вне твари: христианство порывается за пределы тварной природы – ко Творцу. Это и есть пафос Преображения: Нетварная энергия посетила мир. И тут нет разницы между греками и русскими (и даже современными западными христианами). Один древнерусский книжник, заключая свое сочинение, посвященное счислению “кругов времени”, по своему выразил тот христианский идеал, который разительно отличает его от всех искателей “тайных наук”: “Еже под леты бываемое и тлению подпадаемое и начало имущее и конец – всяко может и числом описоватися. Едина же не описуется любовь, ниже числом изчитается. Несть бо меры доброте ея, неизмерима бездна, неизпытанна глубина, неведомо величество ея. Понеже любовь есть Бог, Ему же слава во веки; аминь”.
Вот в чем суть расхождения христианства и рёрихианства: тот, кто осознал, что Бог есть Любовь, тому неинтересна кармическая и астрологическая инженерия.
Если же Мяло понимает “космизм” по рёриховски, и слово Космос для нее просто адрес коммунальной квартиры, населенной планетными духами, то пусть тогда она скажет духовнику, что ей, подобно Елене Рёрих[595], ночью приснился посланник Космоса, то есть дух с Венеры, и таким путем она вошла в “соприкосновение с открытым мирозданием” [596] - вот тогда она узнает, как на самом деле относится русская православная традиция к “космизму” и “космическим сновидениям”[597].
Ксения Григорьевна, а и в самом деле - не пробовали ли Вы о таком поговорить на исповеди, пусть даже и в самом что ни на есть сельском храме? Если попробуете – советую также посмотреть, как батюшка отреагирует на Ваши слова о том, что “русская православная традиция опиралась и на дохристианскую космогонию ('Стих о Голубиной книге')”. Выясняя отношение духовника к сонным космическим контактам, расскажите ему еще, что, ища во сне “соприкосновения с открытым мирозданием”, Вы всего лишь исполняли завет “православных” Рёрихов – “Зовите из бездны материи светлых вестников!” (Община, 145)…
Впрочем, вряд ли Ксения Григорьевна ходит на исповедь. Во-первых, потому что ее подзащитная Блаватская говорит, что “исповедь Римско-Католической и Греческой Церкви является большим грехом”[598]. Во-вторых – если бы она знала, что такое исповедь, то не написала бы, что “Кураев опускается даже до совершенно недопустимого: обсуждения завещания (!) Рёриха. Право, это уже что-то близкое к разглашению тайны исповеди” (сс. 215-216).
Вы, Ксения Григорьевна, верно где-то слышали про “тайну исповеди”. Но только забыли, что исповедуются, знаете ли, священникам, а не чекистам. Рёрих же свое завещание вручил именно чекистам, прекрасно зная, в каком ведомстве те работают. Текст его завещания, составленного 8 мая 1926 года, звучит так: “Настоящим завещаю все мое имущество, картины, литературные права, как и шеры американских корпораций в пожизненное пользование моей жене Елене Ивановне Рёрих. После же ея все указанное имущество завещаю Всесоюзной Коммунистической Партии. Единственная просьба, чтобы предметам искусства было дано должное место, соответствующее высоким задачам коммунизма. Этим завещанием отменяются все ранее написанныя. Прошу тов. Г. В. Чичерина, И. В. Сталина и А. Е. Быстрова или кого они укажут распорядиться настоящим завещанием. Художник Николай Рёрих”[599].
Сталин, конечно, был семинаристом… Но приравнивать обращение к Сталину к исповеди все же не стоит. Александр Ефимович Быстров-Запольский, упоминаемый в завещании, - генконсул СССР в Урумчи (именно там Рёрих и составляет и визирует в консульстве свое завещание). По совместительству Быстров – резидент ОГПУ[600]. Завещание было составлено в трех экземплярах. Один остался у Рёриха. А вот два других Быстров переправил в Москву заместителю председателя ОГПУ, начальнику Иностранного отдела Трилиссеру. Ну, очень похоже на исповедь…
И обсуждать это завещание начали именно рёриховцы – причем превознося его: “Николай Константинович оставил завещание, по которому все имущество экспедиции, включая картины, в случае его гибели должно было перейти во владение Советского правительства” [601]. Поскольку авторами ЖЗЛ-овской книжки текст завещания приведен не был, а суть его была искажена, то рёриховская пропагандистка из “Московского комсомольца” (ах, Ксения Григорьевна, где же Ваш политический нюх и сыск: если МК защищает Рёрихов, и защищает так «яро», что МЦР наградил мк- шную журналистку сразу двумя медалями[602], то чей же заказ стоит за этим?) усомнилась в том, “будто Николай Константинович оставил завещание в пользу ВКП(б) и Сталина”[603]. Именно она, если оценивать ее поступок так, как Мяло оценивает меня – опустилась “даже до совершенно недопустимого: обсуждения завещания Рёриха”. Вот на это ее недоумение я и отвечал.
А обсуждать это завещание Рёриха, касающееся имущества его экспедиции тем более интересно, что экспедиционное имущество он завещает Сталину, в то время как приобретал он его на деньги американского правмтельства: «Вся экспедициция была на средства американских Учреждений»[604]. И даже упомянутые картины Рёрих ухитрился приобрести на деньги, выделенные ему правительством США на организацию экспедиции: «Итак, суд утверждает не только взымание с нас в пользу Хорша всех сумм, ассигнованных на экспедицию, результатом которой явились картины Музея… Суммы на экспедицию дали первую партию картин, входивших в состав Музея до 8-го декабря 24-го года, и покрывались документом, выданным Хоршем 8-го декабря 24-го года за его подписью. Вторая же партия монгольских картин явилась результатом продолжения экспедиции в монголо-тибетские области. И, наконец, третья партия картин, высланных из Дарджилинга на сумму в 200 тысяч американских долларов (а затем прибавилось еще 40 тысяч долларов за другие приобретения), которая должна была войти в состав Музея на условии выдачи ежегодной процентной суммы в размере 8 тысяч ам[ериканских] долларов»[605]. И еще о деньгах. Вот на какие деньги создавалось рериховское движение в СССР: “Мы были организованы в 1989 году… Анатолий Евгеньевич Карпов, председатель Фонда Мира, выделил нам 2 миллиона рублей. В то время это были большие деньги. И мы стали “стартовать” с этой суммы”[606]. Жаль, что Е. Шапошникова, назвавшая Карпова – “единственный человек, которого я глубоко уважаю”, не задалась вопрсом о том – а откуда сам Карпов черпал те деньги, что он пожертвовал рериховцам. “Секрет Полишинеля” тут в том, что “пожертвования” в Фонд Мира вытягивались советской властью из православных приходов и монастырей. Порою церковные старосты, назначенные советскими властями, направляли в Фонд Мира б
6. Сначала приведу мой текст, а затем мяловскую реакцию на него:
“Нельзя ставить преграду любви, нельзя говорить что вот за этот предел любовь никогда не посмеет перейти. Евангелие отношение Бога к человеку представляет так, что можно сказать, что Бог “обезумел” от любви к человеку. Распятый Творец –– это поистине и “соблазн”, и “безумие”. Бог свободен в выборе Своих путей к человеку. Он может являться в громе и молнии. А может –– в образе раба и странника. Как однажды очень по-христиански и очень по-человечески сказал Борис Пастернак:
Снег идет, снег идет,
Словно падают не хлопья,
