l:href='file:///C:/Program%20Files/FictionBook%20Editor/main.html#en1279' type='note'>{1279}.
Как видим, у адресата письма уже есть внук, а, значит, и взрослые самостоятельные дети, которые могут взять на себя попечение о старейшем поколении. Адресат письма – уже монах, который уже дал монашеские обеты – опять же во взрослой, сознательной поре («оставив военную службу»{1280}), но затем «расслабился». Он сам предупредил Иеронима при расставании, чтобы тот напоминал ему о монашеском призвании («Так как ты, удаляясь, просил меня, чтобы я, переселившись в пустыню, прислал к тебе пригласительное письмо, то я зову тебя: поспеши»{1281}). Иероним просто призывает его вспомнить былые стремления его совести. Нет в письме и никакого «растопчи»…
И еще два обстоятельства стоило бы учесть, прежде чем делать глобальные выводы о безнравственности христиан вообще и Иеронима в частности (“Была ли когда-нибудь так называемая религия Христа после смерти этого Великого Учителя чем-либо иным, как не бессвязным сном?”{1282}).
Первое: сам Иероним потом сожалел об этом письме в послании к внуку Илиодора: «Когда я был еще юношей, можно сказать, почти отроком, и среди суровой пустыни обуздывал первые порывы страстного возраста, тогда я писал деду твоему св. Илиодору увещательное письмо, полное слез и жалоб, чтобы он мог видеть взволнованное положение души своего товарища, оставшегося в уединении. Но в том письме по молодости лет я выражался без надлежашей серьезности: риторика была свежа в памяти, и кое-что я разукрасил схоластическими цветами»{1283}.
Второе: а разве не так же поступил тот, кого Блаватская называет «наш Господь Будда», перешагнувший и через любовь престарелого отца, и через любовь молодой жены и еще маленького сына?[339] Разве не буддистские проповеди велят – «Оставь жену и сына, отца и мать, богатство и жито, оставь все, что порождает желания, и иди своим путем одиноко, подобно носорогу» (Сутта-нипата, 26(59))?
Что же касается текста Тертуллиана, то он и в самом деле предвкушает суд над язычниками как необычайное представление: «Это будет пышное зрелище. Там будет чем восхищаться и чему веселиться. Тогда-то я и порадуюсь, видя как в адской бездне рыдают вместе с Юпитером сонмы царей, которых придворные льстецы объявили небожителями. Там будут и судьи – гонители христиан. Будут посрамлены и преданы огню философы, учившие, что Богу нет до нас дела, что души или вовсе не существуют, или не возвратятся в прежние тела. С большим удовольствием погляжу на тех, кто свирепствовал против Господа. Вот он, - скажу я, - сын плотника и блудницы, осквернитель субботы. Вот тот, кого вам предал Иуда, кого вы били по лицу» (О зрелищах, 30).
Цитата Блаватской на этот раз более–менее верна. А вот понимание ее оказывается совершено неисторичным. Если бы такая фраза встретилась у проповедника VII века – проповедника победившей Церкви, - то она действительно была бы возмутительна. Но этот эмоциональный срыв понятен и простителен у Тертуллиана, на глазах которого язычники убивали его единоверцев. И совсем уж подлостью выглядит пинание Тертуллиана Блаватской за этот его болевой выплеск – «Впав в экстаз от предвкушения удовольствия увидеть всех философов, «подвергавших гонениям имя Христа, горящими в самом страшном адском огне», этот святоша, отец христианской Церкви восклицает: «Как я буду хохотать! Как я буду ликовать! Как я буду торжествовать» и т.д» {1284}. На мой вкус, «святошей» был бы тот, кто, стоя у крестов, на которых язычники распинали христиан, умильно говорил бы: «как я буду рад видеть этих палачей в райских обителях, мирно беседующих со Христом и мучениками!».
Но для Блаватской вся история христианства сводится к истории инквизиции. По ее просвещенному мнению, например, православие было “насильно введено Иринеем, Тертуллианом и другими”{1285}.
Св. Ириней Лионский был казнен в 202 г. Насильно навязать свою веру другим он даже если бы и хотел — не мог (перед Блаватской же он провинился тем, что активно выступал в защиту апостольского христианства против гностиков).
Делать же религиозного насильника из Тертуллиана, чья 'Апология' - гимн свободе совести, значит просто издеваться и над ним, и над здравым смыслом. Приведу лишь две цитаты из этого христианского писателя III века: 'Посмотрите, не виновны ли в безбожии те, кто отнимает свободу веры и запрещает свободный ее выбор?' (Апология, 24,6). 'Относительно других существ, которых вы именуете богами, мы знаем, что они не что иное, как демоны. Однако ж право естественное и общественное требует, чтобы каждый покланялся тому, кому хочет. Религия одного человека ни вредна, ни полезна для другого. Но не свойственно одной религии делать насилие другой'{1286}.
Еще более поразительно заявление Блаватской о том, что “Афанасий — убийца Ария”{1287}. Еретик Арий скончался в Константинополе в 336 г. В это время св. Афанасий (который действительно был его главным оппонентом) был в очередной ссылке (в Трире, Галлия с 335 по 337 г.). При императорском дворе в это время было сильно влияние сторонников Ария (почему Афанасий и был сослан). Более того, смерть Ария приходится на день его торжества. Арию удалось добиться благосклонности императора Константина, и он уже шел в церковь на службу — однако по дороге в храм у него начинаются боли в животе, он удаляется в общественный туалет и там умирает (см. Св. Афанасий Великий. Послание к Серапиону. 4; Феодорит Кирский. Церковная история. 1, 14).
Многие страницы трудов Блаватской посвящены доказательствам того, что апостолы апостолы не верили ни в какого Мессию из Назарета, взявшего на себя человеческие грехи, но говорили на языке языческих мистерий и проповедовали не Христа, распятого на Голгофе, а внутреннюю эволюцию от Хрестоса к Христосу, совершающуюся внутри “посвященного”.
Чтобы отстоять свое понимание “безличного Христа”, Блаватская и Е. Рерих пускаются на прямые подлоги. Согласно тому мифу о Христе, который создает Блаватская, Он был теософом — “посвященным”. И даже Своего имени у него не было, ибо Он так и звался — “посвященный”: “Хрестос”. “Так, никогда не буду отрицать моих взглядов, что я верю в Неизреченный Божественный Источник, равно пребывающий в каждом человеческом существе, и в рождение Христа в человеке на его пути к совершенствованию. Тем более, что каждый образованный человек знает, что термины “Крестос” или “Кристос” (Христос) заимствованы из языческого словаря. Словом “Крестос” обозначался ученик-неофит, находившийся на испытании, кандидат на Иерофанта. И после того, как ученик прошел все испытания и через ряд страданий, он был “помазан” при последнем ритуале посвящения и становился на языке мистерий Христом, то есть “очищенным”, и это означало, что его преходящая личность слилась с неразрушимой индивидуальностью его, стала Бессмертным Эго. Ведь именно у первых христиан Крестос, или Христос был синонимом нашего высшего Я” {1288}.
Как видим, согласно Блаватской «Хрестос» - не личность, но состояние духовного просвещения, и, соответственно, это слово (не имя) означает “миста”, посвященного в мистерии и эзотерические тайны. “Прилагательное и существительное “Хрестос” было искажено ввиду слова “Христус” и использовано по отношению к Иисусу... Слово Хрестос стало существительным, относимым к одному особому персонажу”{1289}. “Нам кажется вполне вероятным, что первоначально слова Христос и христиане читались как Хрестос и хрестиане, ведя свое начало от терминологии языческих храмов и имея то же значение. Иустин Мученик, Тертуллиан, Лактанций, Клементий Александрийский и другие знали это значение”{1290}. “Самый ранний христианский писатель Юстин Мученик в своей первой “Апологии” называет своих товарищей по религии хрестианами. ‘Лишь по невежеству люди называют себя христианами вместо хрестиан’, — говорит Лактанций (кн. 4. гл.7)”{1291}. Более того, по уверению Блаватской, Иустин и Лактанций “настояли на том, чтобы называть хрестианами вместо христиан”1
