частью ловлей рыбы, выдернув из воды половинчатую рыбешку, такую как он сейчас, тут же выкидывали ее обратно, чтобы не разгневать бога. Бывало, что мако, у которой из-под носа уводили недоеденный обед, выпрыгивала из воды, подобно хищно скалящемуся дельфину, и разносила утлую лодчонку в щепки, не то просто из мести, не то ради того, чтобы добраться до своей рыбы.
Машинально отметив про себя, что чтобы не гневить подводного бога, кем бы он ни оказался в родном Обском водохранилище, стоило бы бросить рыбеху обратно в лунку, но теперь уже поздно об этом сожалеть. В такой снегопад ее, наверное, уже начисто засыпало снегом… Да и вообще, к черту все эти суеверия. Поудобнее устроившись на раскладном стульчике Женя намотал леску на палец, предварительно, естественно, натянув на руки перчатки, и, гипнотизируя взглядом поплавок, стал ждать поклевки. Собственно, большинство рыболовов-подледников обходились и вообще без поплавка, ощущая, когда пора подсекать по натяжению лески, намотанной на палец, но Женя все еще не мог избавиться от привычки наблюдать за поплавком. Вот ушел он на глубину раз, второй — вот тогда и пора вытаскивать. А по натяжению лески… Нет, пока что опыта было маловато.
Поплавок дернулся, легонько нырнув.
— Ага… — прошептал Женя, наклонясь к лунке и теперь уже гипнотизируя не поплавок, а рыбу, которая, невидимая его глазу, ходит где-то там, в глубине. — Давай, милая, кушай! Ай, вкуснятинка!
Поплавок ушел под воду еще раз, с тем, чтобы больше не показаться на поверхности. Значит рыбка заглотила крючок! Самое время подсекать!
Женя дернул леску, но вместо того, чтобы выдернуть рыбу из воды, сам едва не упал, ощутив не дюжую силу, тянущую его вниз, под воду. Он дернул сильнее, попытался взяться за леску обеими руками, но не успел — леска дернулась еще раз, бросив его лицом вниз, к самой лунке. Еще один рывок, и его правая рука оказалась по плечо в ледяной воде, а неведомое нечто, которое по силам вполне могло потягаться с крупной акулой, упорно тащило его под лед.
От холодной воды, пропитывавшей куртку, сперло дыхание, и, казалось, остановилось сердце. Указательный палец погруженной в воду руки хрустел, выходя из сустава, и Жене казалось, что этот хруст он слышит даже через слой воды… Боль скрутила руку, завязывая жилы узлами, и даже ледяная вода не могла заглушить ее. А кто-то там, внизу, рвал леску из стороны в сторону, силясь не то освободиться, не то утащить его за собой… Протащить сквозь узенькую лунку, как кусок мяса сквозь решетку мясорубки.
Женя закричал от боли, что было силы упираясь левой рукой в снег и безуспешно пытаясь подняться хотя бы на колени. Боль в скрученном леской пальце стала невыносимой, и он, чувствуя, как адреналин растекается по всему телу, рванулся изо всех сил, одновременно пытаясь дотянуться до рюкзака, в котором лежал складной нож. Перерезать леску… Перерезать леску, иначе конец! Иначе эта тварь там, внизу, утянет его под воду, или просто размажет по льду, таща его сквозь лунку. О том, что даже если он и доберется до ножа, его еще нужно будет открыть, Женя не думал…
Сердце билось, словно колеса скорого поезда на длинном перегоне. Каждое движение, каждое усилие отдавалось болью в руке, исчезнувшей под водой, и когда боль в очередной раз прошла то, что ему казалось пиком его собственной выносливости, Женя даже не придал этому особого значения. Лишь секунду спустя он понял, что его больше ничто не удерживает, и выдернул руку из воды, одновременно откатываясь прочь от проклятой лунки.
Указательного пальца не было! Точнее, не было в привычном Жене понимании — первые две фаланги словно отрезало ножом… Или нет, лучше оторвало мясорубкой. Из обильно кровоточащей рваной раны, украшенной махрами из разорванной кожи и нитей шерстяной перчатки, выпирал развороченный сустав…
Он закричал, теперь уже не от боли, а от испуга, или, даже, от охватившего его животного ужаса. Женя смотрел на свой изувеченный палец, но вместо него видел себя, лежащего на залитом кровью снегу. Нет, не себя, а то, что от него осталось, так как в этом видении ниже пояса у него не было ничего, кроме выпирающих из туловища огрызков костей, да лежащих на снегу кишок. Он отчетливо представил, как нечто, скрывающееся сейчас подо льдом, перекусывает его пополам, как ту несчастную рыбину, которую он так опрометчиво отшвырнул в сторону.
— Господи… — прошептал он, на коленях ползя к своему рюкзаку, чисто интуитивно понимая, что необходимо сделать простейшую перевязку, иначе от потери крови он потеряет сознание. — Господи, помоги…
Дрожащими руками, заливая рюкзак льющейся из пальца кровью, он отыскал какую-то тряпку, сунутую ему заботливой Татьяной, как раз на случай «А вдруг понадобится». То ли женская интуиция могла предчувствовать и подобные происшествия, то ли… А черт его знает! Важно лишь то, что тряпка была.
Кое-как перетянув искалеченный палец, он попытался поднять с земли рюкзак, но вместо этого опять повалился на колени, не в силах совладать с головокружением. Нужно было добраться до станции! Как угодно — хоть ползком, но добраться. Минут двадцать ходу — пятнадцать по льду водохранилища, и еще пять — через маленький лесок. Мелочь, даже в его нынешнем состоянии.
Добраться до станции. Там есть медикаменты, там есть люди, которые помогут… Добраться до станции… Но в какой она стороне?!
Женя закрутил головой, пытаясь понять, в какую же сторону ему нужно двигаться. До берега — рукой подать, и пять минут назад, до того, как нечто, схватившее его крючок, оторвало ему палец, он смог бы определить направление с закрытыми глазами. Впрочем, в таком снегопаде, что открывай глаза, что закрывай — роли не играет.
Куда же идти теперь? Ситуация была бы смешной, не будь она такой жуткой. Город раскинулся вокруг него, и куда не пойди — обязательно выберешься к людям. В любой из сторон света был город… Вопрос лишь в расстоянии! На севере — пять километров, на западе — пятнадцать, на юге — не меньше двадцати, а на востоке, откуда он, собственно и пришел — метров пятьсот! Вот только как, стоя посреди заснеженной равнины Обского моря, определить, в какой стороне север, при том, что даже солнца не видно из-за туч?!
— Спокойно… — прошептал он, баюкая руку, охваченную огнем боли. — Спокойно! Я не могу заблудиться здесь… Как я сидел? Лицом на юг… Рюкзак лежал позади меня… Я передвинул его, когда искал тряпку? Не знаю!.. Кажется, нет. Тогда станция приблизительно там…
Он попытался подняться на ноги, уже и не помышляя о том, чтобы забрать рюкзак. Бог с ним, пусть остается здесь вместе с проклятыми крючками, наживкой и ледорубом. Все равно, если он останется жив, вид рыбы будет еще несколько лет вызывать у него лишь тошноту и жуткие воспоминания.
Вода в лунке звучно всплеснулась, а спустя секунду что-то плюхнулось рядом с ним на снег. Что-то небольшое и темное, размером не более указательного пальца… Или половины указательного пальца! Первых двух фаланг, оторванных с мясом…
Слава Богу, он успел отвести взгляд в сторону за секунду до того, как желудочные спазмы стали бы непереносимыми, и, слава Богу, что колпачок из того, что осталось от его перчатки, не свалился с предмета, выброшенного чьей-то сильной рукой (и рукой ли?) из лунки. Иначе, увидев частичку собственного тела, только отделенную от него, Женя точно оставил бы на чистом снегу свой сегодняшний завтрак, что еще больше подорвало бы его силы.
— Господи! Да что же это? — прошептал он, поднявшись на ноги, но тут же потеряв равновесие от головокружения и вновь упав на колени, практически носом в лунку…
Сил на то, чтобы кричать, уже не было, равно как и сил пугаться вообще. Когда из маленького овального отверстия во льду на него глянула гротескная пародия человеческого лица, в первую секунду Женя просто решил, что видит собственное отражение. Но когда нечто под водой моргнуло большими выпученными глазами, и распахнуло рот, не то в хищной ухмылке, не то в скучающем зевке, он не выдержал. Закрыв глаза, он пополз в том направлении, в котором, как ему казалось, должна была находиться станция, не пытаясь даже подняться на ноги. Он уже не видел, как громадная когтистая лапа, покрытая короткой бледно-желтой шерстью, без единого плеска поднялась из лунки, и уцепилась когтями за лед. Не видел, как напряглись мускулы под кожей чудовища, зато отчетливо слышал треск ломающегося льда за своей спиной, и понимал, что это означает. То, что оторвало его палец, сейчас выбиралось на поверхность водохранилища, проламывая лед своим могучим телом.
Что-то выходило на охоту, и запах тухлых яиц, принесенный порывом ветра, поведал Жене о том, что оно совсем рядом. Но он продолжал ползти вперед, отчаявшись выжить, но все же не желая
