Виктория сжала губы.
— Да, сегодня ночью я сделала то, что должна.
— Вы согласились придти в мой дом и продать с аукциона свою девственность.
В ней вспыхнул гнев; она подавила его.
— Я не соглашалась, но да, я пришла сегодня в ваш дом именно с этой целью.
— Значит, вы невольная сообщница, — подначивал он.
— Я не сообщница.
— Но вы здесь из-за мужчины.
Виктория напрягла спину, шерсть натирала все еще набухшие соски.
— Я сказала вам, что не знаю человека, о котором вы говорите.
— Так кто же послал вас в мой дом, мадемуазель?
— Прости… — нет, Виктория не назовет женщину, которая помогла ей; женщины — и мужчины — делали то, что было необходимо сделать для того, чтобы выжить. — Друг сообщил мне, что ваши клиенты будут… щедрее, чем мужчины на улице.
— И этот друг… — он намеренно подражал ее неуверенности, — он мужчина или женщина?
Виктория хотела возразить, что это не его дело: здравый смысл остерег ее.
Тонкая проволока, бегущая вверх между ее плеч, натянулась.
Ей не нравилось, когда ею манипулировали.
— Женщина, — кратко ответила Виктория.
— Это женщина сказала вам, что вы должны назвать стартовую цену в сто пять фунтов?
Виктория отказалась отвести глаза от останавливающей сердце няпряженности его пристального взгляда.
— Мне жаль, что вы чувствуете, будто я насмехалась над вами, предлагая… начиная торги со ста пяти фунтов, — через силу извинилась Виктория. — Уверяю вас, ни моя подруга, ни я не знали о ваших обстоятельствах; на самом деле, до этой ночи я даже не знала о вашем существовании.
На сереброволосого сереброглазого мужчину не произвели впечатления ни ее извинения, ни ее невежество.
— Ответьте на мой вопрос, мадемуазель.
— Да, — огрызнулась Виктория, — это моя подруга предложила, чтобы я начала с этой суммы.
Он сощурил глаза.
— Какого роста ваша подруга?
— Ниже меня. — Виктория выпрямилась во все свои пять футов восемь дюймов. — Если вы извините меня, сэр, я покину вас.
Он не уступил ей дороги.
— Вы не можете уйти, мадемуазель.
Сердце Виктории пропустило удар.
— Прошу прощения?
Вежливая фраза прозвучала диссонансом. Уже три раза она просила его прощения.
— У вас изысканная речь, — произнес он, меняя тему разговора. Он вытянул руку, его палец безошибочно нашел морщинку на светлой коже подлокотника.
Морщинка образовывала маленький островок.
До Виктории дошло, что она похожа на женскую вульву, зияющие губы, более темное углубление влагалища…
Она вскинула голову.
— От гувернантки требуется правильная речь, — натянуто сказала Виктория. И поняла, что невольно выдала свое прежнее занятие.
Она прикусила нижнюю губу.
Серебряная вспышка в его глазах подтвердила ее промах.
— Как долго вы работали гувернанткой? — легко спросил он.
Викторию не одурачила его внезапная непринужденность.
Мужчина, назвавший себя Габриэлем, был похож на кота. Большого прекрасного беспощадного кота, который в одну секунду играл со своей добычей, а в следующую — перегрызал ей горло.
Виктория вздернула подбородок.
— Я не думаю, что это вас касается, сэр.
— Но это так, мадемуазель. — Его голос был похож на вкрадчивое мурлыканье. — Вы продали мне себя за две тысячи фунтов.
Ее сердце пропустило удар.
— Я продала вам свою девственность, — резко возразила Виктория. — Я не продавала вам себя.
И он не захотел ее девственности. Не говоря уж о женщине, обладающей ею.
Его глаза прикрыли темные ресницы. Виктория инстинктивно следила за его взглядом.
Он нежно ласкал морщинку на голубой коже.
— Сколько времени вы были без работы?
Видение своего голого тела, разведенных ног для облегчения доступа вспыхнуло в ее мозгу. Оно сопровождалось картиной длинного узкого пальца, ласкающего ее…
Ее взгляд оторвался от его ласкающего пальца. Горячая кровь залила щеки.
— Шесть месяцев.
Серебряный взгляд поймал в ловушку ее глаза.
— Как долго вы были гувернанткой? — повторил он.
Он будет повторять свой вопрос, пока она не ответит на него, поняла Виктория.
— Восемнадцать лет, — выдавила она.
— Вы стали гувернанткой в шестнадцать?
Виктория опустила взгляд на его руку, подальше от воспоминаний, которые определили ее профессию.
Длинный палец мягко скользнул в темное углубление на коже.
— Да. — Пронизывающее ощущение отозвалось между ее бедрами. — Я стала гувернанткой в шестнадцать.
— И спустя восемнадцать лет вы вдруг осознали, что проституткам платят больше, чем гувернанткам? — праздно спросил Габриэль.
Виктория вскинула глаза.
В серебряном взгляде, захватившем ее взгляд, не было ничего праздного.
— Меня уволили, — вымолвила она вместо этого.
Виктории не было нужды добавлять, что ее уволили без рекомендаций. Это знание было в его глазах.
Светское общество не доверяло своих детей гувернанткам, уволенным без рекомендаций. И работодатели не нанимали неопытных гувернанток для черного труда, когда работники из деревень толпами стекались в Лондон.
Многие женщины оказывались в положении Виктории. Но от этого было не легче.
— Шлюха, которая послала вас сюда, — в его глазах крылась тень, возможно, воспоминания о его собственном прошлом. — Вы считаете ее своим другом.
Виктория не колебалась.
— Да.
— Вы стали бы защищать ее от меня.
Долли остановила человека, хотевшего изнасиловать ее, когда никто вокруг не шевельнул и пальцем. Она говорила с Викторией. Доверяла ей. Дала ей совет, когда Виктория в нем нуждалась.
Она была другом, когда Виктория отчаянно нуждалась в дружбе.
— Да. — Виктория расправила плечи. — Да, я защищу ее, если это будет в моей власти.
Длинный белый палец, праздно теребивший морщинку на голубой коже, неожиданно скользнул по
