зарегистрировали несколько случаев энцефалита, и я со Славкой, паразитологом биостанции, должны были заняться поисками бациллоносителей этой болезни — клещей. Захватив микроскопы, пробирки, банки и канистру со спиртом, мы выехали в деревню Потемки сначала на газике, потом на лошадях, а за Приозерьем уже никаких дорог не было. Отправив наше экспедиционное имущество за несколько десятков километров в объезд, мы зашагали по лесу, и, наконец, усталые, промокшие и голодные, добрались до Потемок, где и заночевали у Прохоровых, местных охотников-звероловов.
Здесь я впервые услыхал об огневках.
— Дальше-то куда? — спросил меня старший из Прохоровых, Семен.
Я ответил.
— У нас тут никто не болеет. Может, к северу, на лесоповале?
— А в Усть-Хотимске?
— Так нет же никакого Хотимска, — засмеялся Прохоров, — это болота так называются.
— И на болотах есть сушь.
— Есть-то есть. Даже близко. Там в кустарнике этих клещей тьма-тьмущая. Только… — он замялся.
— Что «только»? По болоту не пройти?
— Почему не пройти? Пройдем. У нас на это болотные плетенки есть. Лыжи вроде. Прохоровские. Испокон веков мастерим. Любую трясину пройдут — чем гуще, тем лучше. Только я не об этом. Об огневках. Не испугаетесь?
Я не понял: — Какие огневки? Это же семейство бабочек-вредителей.
— А если эта бабочка полтора метра в размахе? И горит, как уголь в печке. У Ваньки Мотовкина собаку сожгла. Три дня без просыпу пил.
— Сообщили в район?
— Да кто же Ваньке поверит? Самогонщик и враль. И собаку, верно, сам подстрелил.
— А кто-нибудь еще видел?
— Огневок-то? Идет слушок. Проверить бы, да брательники побаиваются. А одному на болоте не резон.
— Так пойдем вместе, — обрадовался я. — У нас и ружье на двоих.
— Ружей-то хватит, — задумался Прохоров, критически оглядывая наше снаряжение. — Только без груза пойдем. Налегке. Огневки там или не огневки, а на болоте сноровка нужна.
На рассвете мы уже стояли на краю леса. Низкое-низкое небо, такое же темное, как окружавшие нас ели и лиственницы, нависало над плотным сизым туманом. Туман съедал и даль, и близь, и дегтярную воду у самого берега. За спиной у каждого кроме охотничьей двустволки болталась пара болотных лыж, коротких и широких. Но Прохоров, не надевая их, шагнул прямо в воду. Сапоги у него в отличие от наших, резиновых, были яловые, высокие, до бедра, и туго перетянуты сверху тоненьким ремешком. Да и брезентовая куртка Семена лучше защищала от дождя, чем наши городские «болоньи».
— Шагайте смело, — сказал Прохоров, — глубоко не провалитесь, под ногами тропа.
Мы шли по мелкой воде, ощущая под ногами скользкий горбыль и старались не отставать от шагавшего впереди Прохорова. Туман словно отползал перед нами, высветляя торчавшие из воды кочки с зеленой болотной травой или сизыми мшаниками.
— Стоп, — сказал вдруг Прохоров через полчаса, — влазь на кочку и обувайся.
Под обувкой он подразумевал лыжи, которые мы довольно сносно прикрепили к нашим хлебнувшим уже воды сапогам.
— Тропа кончилась? — спросил я.
— Сворачивает, а нам к острову надо, — сказал Прохоров. — Ближе друг к дружке держись, а то оступишься — засосет.
Мы пошли на лыжах, легко сказать пошли — еле-еле переступали, с трудом вытягивая их из топкой грязи, но все-таки шли, не проваливались. «Прохоровские» держали марку: не размокали и не соскакивали. Так мы шли еще с полчаса, а нужный нам островок все еще прятался в тумане. Вблизи туман совсем рассеялся, открыв картину, на которую не польстился бы ни один пейзажист. Черная грязь под ногами, ядовитая зелень травы и кочки с выгоревшим почему-то мхом. Потом уж мы поняли, почему он выгорел.
— Теперь смотри в оба, ребята, — предупредил Прохоров.
— А чего смотреть? — отозвался идущий впереди меня Углич. — Осока да кочки, — и вдруг замер с открытым ртом.
Впереди, метрах в двадцати от нас, вода вокруг кочки кипела и булькала, именно кипела, а не пузырилась от подземных газов.
И вдруг из облака пара поднялся в воздух раскаленный лист, словно его сорвало ветром с крыши горящего дома. Поднявшись метра на три-четыре, он начал медленно сворачиваться в ржавую трубу, точь- в-точь колено обычной водосточной. Не дожидаясь дальнейших сюрпризов, Прохоров выстрелил из обоих стволов. Я знал, что ружье у него заряжено крупной картечью, но она прошла сквозь лист, ничего не изменив в его структуре. Будто бросили в волка горсть песку.
Ржавая труба не слишком быстро, но и не слишком медленно наподобие лениво летящей птицы ринулась мимо остолбеневшего Прохорова к стоявшему позади Угличу. Тот даже выстрелить не успел, поднял двустволку прикладом вверх и ударил в разворот багрово-пылающего листа. Приклад, как топор, расколол лист надвое, и обе огненные половинки, скользнув по рукам Углича, погрузились в черную жижу. Тотчас же вода закипела, вздымаясь двумя фонтанами пара, как новоявленные гейзеры. Славка вскрикнул, выронил двустволку, погрузил обожженные руки в болото. Но вода кругом была слишком горячей.
— Назад! — крикнул Прохоров и помахал рукой: отступайте, мол. Я подхватил Славку под руки, и оба мы, ковыляя кое-как на залитых грязью лыжах, отступили метров на пятьдесят.
Обе половинки раскаленного листа сближались, соединяясь по разрыву, как амеба. «Дальше! Дальше!» — кричал, отходя, Прохоров. Но сам он почему-то отходил медленно, в руке у него чернел не то камень, не то деревяшка. Лист, поднявшись из дегтярной жижи, согнулся и разогнулся, словно пробуя прочность стыка. Он был совсем такой же, как и десять минут назад, когда его расколол приклад Углича.
И тут Прохоров швырнул свой черный, похожий на камень предмет прямо в центр огненного листа, одновременно плюхнувшись в болотную грязь. Грохот взрыва ударил в барабанные перепонки. Прохоров уже стоял на лыжах, а пылающего листа словно и не было — только плавали кругом какие-то рыжие тряпки. Но они медленно подтягивались друг к другу. Казалось, их стягивала, точно магнит, какая-то неведомая сила, и с каждой минутой лист постепенно собирался из лохмотьев и вскоре вырос до размера половичка, какой обычно кладут у входной двери в квартиру.
— Это «лимонка», — пояснил Прохоров. — Сберег после войны на всякий случай. Мало ли что на охоте бывает…
— Этого зверя и «лимонка» не берет, — сказал я. — Потопали-ка домой скорее, пока он не склеился. А Славку в больницу придется отправить. Руки здорово обожжены.
Возвращались молча. Углич стонал, то и дело останавливаясь и опуская руки в холодную жижу болота. Шли долго, поминутно оглядываясь, не преследует ли огневка. Но она не появлялась. Наконец добрались и до подводной хребтины тропы. Только тут Прохоров спросил:
— Что ж делать будем?
— Телеграфируем в Новосибирск.
— Там уж знают. Еще до вашего прихода все болота кругом на вертолетах обследовали. Ничего не нашли.
— Теперь уже не искать надо.
— А что? Газом травить?
— Не знаю. Может, и газом.
О клещах мы забыли. Появился враг пострашнее… То он возникал у кромки болота в совхозе
