настоем, проговорил, опустив глаза:
— А меня, наверное, с работы снимут.
— За что?
— За самовольство. Огнетушители дал.
— Ты же не давал. Мы сами взяли.
— А думаешь, вам сойдет? Соображаешь, что потеряла наука? Уничтожить единственный очаг внеземной жизни. Судом, по-моему, пахнет. И не районным.
Я даже растерялся, не зная, что ответить завхозу. Меня опередил Прохоров. Его черные глаза буравили Панкина со знакомым мне бешенством.
— Ты вот что скажи. Эта твоя неземная жизнь людям враждебна? Враждебна? Признаешь? А за сколько дней, по-твоему, она опериться может?
Панкин, как школьник, считая загибал пальцы.
— С падения контейнера, думаю, дней двенадцать прошло.
— А через пяток они уже вылетывают. И нападают. Сколько людей в больнице? И еще хорошо отделались. Скажешь, огневки, мол, жгли, а не «арбузы». А ты ел этот «арбуз»? Может, он сам съел бы тебя, сойдись с ним один на один. Неземная жизнь! Да кто знает, зачем ее к нам забросили. И с какой быстротой она плод дает. И можно ли ее приручить или огородить, как в зоопарке. И твои ученые на это не ответят. Поглядят на твои картинки и будут гадать. Хошь верь, хошь не верь, так все и выйдет.
Никого из нас, понятно, не судили. Панкина с работы не сняли и даже вынесли ему благодарность за находчивость. Как-никак он дал науке ценнейший материал для изучения спор внеземной жизни. Фотоснимки Панкина, размноженные в миллионах экземпляров, появились в печати и на телеэкранах всех континентов, изучались и обсуждались на симпозиумах и конгрессах. И все же мировая наука так и не смогла дать ответа на вопросы, бесхитростно сформулированные Прохоровым.
Пожалуй, единственно бесспорным документом оказалась выпущенная одновременно в СССР и Англии (не без моего участия) красочно иллюстрированная «История хейлшемского и усть-хотимского метеоритов», из которой я и заимствую все здесь рассказанное, опуская многочисленные, порой смелые, но едва ли достаточно обоснованные научно гипотезы.
Абрамов Александр Иванович. Родился в 1900 году в Москве. Окончил Литературный институт имени В. Я. Брюсова, Институт иностранных языков, член Союза писателей СССР. Печататься начал еще в 20-х годах и как журналист, театральный критик, и как автор повестей и рассказов. С конца 50-х годов им опубликованы повести: «Я ищу Китежград», «Прошу встать», «Когда скорый опаздывает». В жанре научной фантастики выступает вместе со своим сыном С. А. Абрамовым.
Абрамов Сергей Александрович. Родился в 1942 году в Москве. Окончил Московский автодорожный институт. С 1961 года выступает в периодической печати с репортажами, очерками, критическими статьями. Вместе с А. И. Абрамовым является автором сборника научно- фантастических рассказов «Тень императора», фантастических романов «Всадники ниоткуда», «Рай без памяти», «Селеста — 7000».
Сейчас авторы работают над новым фантастическим романом. В нашем сборнике выступают второй раз.
Юрий Моисеев
ТИТАНИЯ! ТИТАНИЯ!
Вселенная не только более необычайна, чем мы представляем, она более необычайна, нежели мы можем себе представить.
1
— О-ox! — протяжный стон длился, казалось, бесконечно, наконец резко оборвался на высокой ноте и замер в дальнем конце зала.
— Выше болевой порог, Иван! — стремительно повернулся к дежурному испытатель, сидевший у главного пульта.
— Есть, Майкл! — хмуро ответил дежурный, пробежав гибкими пальцами по клавиатуре дублирующего пульта, укрощая вздыбившуюся изумрудную кривую на экране, пока она не пошла медленной ровной волной.
— Теперь следующая серия. — Испытатель проглядывал стопку перфокарт и, морщась, отогнал ладонью дымок сигареты. — Параметры те же, напряжение повышай постепенно. Пошли!
Иван повел тумблер настройки, пристально глядя на экран и проверяя на слух щелчки делений. В тишине зала из динамика раздались звуки, напоминавшие учащенное дыхание. Рубиновый огонек пульсометра замигал в ускоренном ритме. Скачками, увеличивая амплитуду, понеслась синусоида. Вдруг тумблер сразу прошел несколько делений. И долгий вздох динамика кончился вскриком. Иван резко снял напряжение.
— А, черт побери! — яростно дернулся испытатель. После тягостной паузы он устало махнул рукой. — Ладно, на сегодня хватит. Мы явно работаем на Финнегана.
На крайних панелях машины погасли красные огни, словно сомкнулись немигающие зрачки хищной птицы, налитые кровью. Растаяла непроницаемая дымка сплошной стеклянной стены, и прозрачный вечер заглянул в зал, как бы недоумевая: неужели никому не нужны синева высокого неба, захватывающая дух, и ясность великих вод, и пьянящий воздух, и цезарский багрянец заката?
Они постояли у окна, отдыхая. Иван поглядел на расстроенное лицо испытателя, на его вздрагивающие руки и наконец осторожно сказал:
— Майкл, ты слишком остро воспринимаешь. Этак тебя надолго не хватит. Ты сам выбрал экстремальный режим, и досадовать не на кого. Мы обычно предпочитаем постепенно подходить к предельным условиям.
— Все это хорошо, но, скажи на милость, зачем потребовалось конструировать электронно- вычислительную машину, которая реагирует криком боли на отступление от намеченных параметров? Если бы не ее уникальная память, я в жизни бы не связался с нею.
— Историю машины ты знаешь не хуже меня, — спокойно возразил дежурный, вешая в шкаф халат и натягивая пиджак на широкие плечи. — Конструктор хотел, чтобы испытатели ни на секунду не забывали: они вторгаются в самые сокровенные глубины материи, чтобы не забывали о том, что за участие в экспериментах человека множество животных нашей планеты заплатили своей жизнью. Человек не имеет права рассматривать животное только как источник мяса, шкур, костей и информации. — Бледное лицо Ивана порозовело и в голосе послышались металлические ноты.
