— Георгий! Уходим в облака. Справа — «мессеры».
Тройка фашистских истребителей показалась со стороны моря, пошла в атаку и тут же потеряла штурмовиков из виду.
Опыт истребителя сослужил Косторному добрую службу. Сложным маневром он уклонился от встречи с противником.
— Повторим?
— Надо бы…
«Мессеры» вроде бы тоже ушли в облака.
— Рискнем!
И снова по баржам и катерам ударяет шквал огня. На этот раз от «мессеров» уйти не удалось. Две очереди прошили машину Косторного. Самолет задрожал, почти перестал подчиняться рулям. Новый залп — зачихал мотор и смолк. Потом снова забрал.
Попандопуло ударил из пушки, отсек «мессеров» от ведущего.
Но «Илу» трудно сравниться с «Ме-109» и по маневренности, и по скорости. Не достают пушки Попандопуло до цели, «мессеры» вновь выходят в атаку.
И снова бьют пулеметы Попандопуло. Попадет — не попадет — не беда. Главное, не дать свалить Косторного.
Он, что называется, молил всех святых, чтобы гитлеровцы зашли в лобовую атаку. Тогда еще посмотрели бы кто кого? Но зачем было немцам идти на риск? Они отлично знали, чем кончаются для них атаки в лоб. И они предпочитали клевать Косторного в хвост. Все равно, полагали они, этому русскому от них уже не уйти.
Иначе размышлял Попандопуло. Вернее, он не размышлял — на это у него попросту не было времени. Потемневшими глазами следил он за каждым маневром врага, и едва «мессеры» выходили в атаку, снова огрызался огнем из пушек и пулеметов.
«Пожалуй, так долго не протянешь, — с грустью подумал Попандопуло, взглянув на часы. — Боезапас скоро кончится».
Но что это? «Мессеры», послав наугад в его сторону несколько очередей, повернули к облакам.
— Уходят! Держись, друг! Уходят! У них на исходе горючее! Держись!
Но Косторный уже не мог держаться: мотор работал с перебоями, едва тянул. Почти задевая землю, израненная машина тяжело шла к плавням Кубани.
«Нет, не дойти! — Косторный безуспешно поработал сектором газа. — Все! Скорости нет. Самолет проваливается…»
Штурмовик рухнул на берег, прочертив по песку длинную полосу. И сразу стало тихо. Только пронесся над головой верный Попандопуло. В который раз за эти мгновения у него похолодело сердце: к самолету Косторного бежали немцы.
Летчик бросил «Ильюшин» к земле, ударил из пулеметов. На минуту фашисты залегли. Потом перебежками двинулись к подбитой машине. Автоматчики не торопились: уйти русский летчик не мог. Укрыться ему тоже было негде: кругом степь, ни кустика, ни балки.
Косторный решил дорого продать свою жизнь.
— Рус, сдавайся! — крики неслись к нему уже и слева и справа.
— Подходите поближе, гады! — выругался летчик. — Сейчас я вам, господа хорошие, сдамся!
Попандопуло видел, как вдруг ожили пушки и пулеметы машины командира. Косторный бил по наступающим. Вот один гитлеровец споткнулся на бегу. Второй, третий, пятый…
С ревом носился над немцами штурмовик Попандопуло. Теперь он, экономя боезапас, бил только наверняка. В основном, как говорил он потом, «действовал на психологию». Видя пикирующий на них самолет, фашисты прижимались к земле.
«Нет, так долго ему не продержаться!» — Попандопуло видел это отчетливо: кольцо немцев сжималось. Черные фигурки подползали все ближе и ближе к самолету. И летчик решился. Главное сейчас — прижать их к земле. Атака. Вторая. Черт с ним, с боезапасом, — пулеметы «ила» словно взбесились.
Третья!.. Нет, это была уже не штурмовка. На глазах ошалевших гитлеровцев самолет Попандопуло сел и подрулил прямо к попавшей в беду машине.
И тут немцы все поняли. Поднявшись во весь рост, с криками, стреляя из автоматов, они ринулись к «илам».
— Скорее! Да торопись ты! — кричал Попандопуло Косторному.
— Сейчас. Одну минуту!
Косторный метнулся к бензобакам. Секунда — краны открыты. Еще секунда — выхвачена ракетница.
Уже на бегу к машине Попандопуло Косторный обернулся, прицелился и выстрелил ракетой в кабину своего самолета. Слепящий столб пламени поднялся к небу.
— Вот теперь, кажется, все! — командир уже на плоскости машины друга.
Наверное, в такие мгновения судьба бережет смелых: шквальный автоматный огонь не задел ни того, ни другого.
Попандопуло даже показалось, что на взлете он сбил колесами одного из автоматчиков.
Оба бледные, Косторный и Попандопуло посмотрели друг на друга и нервно рассмеялись.
— Кажется, сегодня у нас некоторая психологическая перегрузка, — Косторный вымученно улыбнулся.
На земле полыхнуло пламя: «Ильюшин» взорвался.
Главка, повествующая о подвиге Денисова и начале одного поэтического пути
Уже в послевоенные годы он напишет чудесные строки:
Могу засвидетельствовать: он и тогда готов был в трудную минуту подставить плечо, чтобы разделить тяжесть с товарищами.
Появлялся Василий обычно в полку с неизменной полевой сумкой, набитой газетами и… стихами.
Худой, с ввалившимися щеками, присаживался у капонира и, если находил свободных от дел слушателей, неизменно предлагал:
— Почитаем, а?!
Как правило, внимание ему было обеспечено: в полку Васю любили: наверное, грешен человек — кому было не приятно послать домой фронтовую газету, где о его делах говорилось не только «презренной» прозой, но подчас и стихами.
