Потом, в Моздоке, когда речь зайдет о чувстве опасности, необстрелянные офицеры заявят, что такого чувства не бывает. 'Это чушь, - скажут они. - Просто страху ребята натерпелись. Вот и шарахались от каждого куста'.
'Профессионализм, - подумалось, - это, наверное, не только умение что-то делать, но и умение чувствовать то, что другим кажется чушью'.
Не тронь спецназ
К лагерю подходим без происшествий. Никто почему-то не окликнул, никто не спросил пароль.
Михалыч матерится: 'Хотя бы охранение выставили!' 'Пару таких групп, как наша, - скажет он позже, - и десантники в страшном сне не увидели бы того, что с ними можно было сделать'.
Командир знал, что говорил. Он и его ребята не из тех, кто гоняется за банкирами по Москве, кто запросто набьет тебе физиономию, если будешь идти не по той стороне улицы. Такие или похожие забили теплые казармы в Моздоке и отсыпаются, не думая даже предложить эти казармы врачам, которые живут и оперируют в палатках. На передовой их не видно.
Спецназовцы говорили (опять же по секрету), что у их командира 'куча наград' за операции, подобные той, какую должна была выполнить группа на этом выходе. Михалыч руководил уничтожением тяжелого вооружения у воюющих сторон во многих так называемых 'горячих точках'. Группы спецназа били такую технику по обе стороны фронтов, поэтому если кое-где конфликты затухали, то еще неизвестно, кто больше внес в это своего участия - политики за столом переговоров или армейские спецназовцы на линии фронта.
Но, как говорится, не наступайте этим ребятам на мозоль. И, сокращая армию, прежде надо подумать, а не придется ли потом удивляться мастерству наемников в каком-либо очередном конфликте.
Эти бойцы требуют особой опеки государства. Кроме того, важно дать им высокую идею. Всякое безразличие к ним, а тем более унижение и прочие обиды могут обернуть их профессионализм другой стороной, пустить в совершенно другое русло.
Весной 1994 года я встречал одного из таких в Южной Осетии. Он занимал высокий пост у местных ополченцев. Его хорошо знали офицеры нашей группы. 'Это профи, - говорили они. - Дело знает'.
Я вспомнил, как немолодые осетинские ополченцы, имеющие довольно большой боевой опыт и способные послать подальше любого, пытающегося ими руководить, замолкали перед бывшим капитаном российского спецназа. И вытягивались в струнку по его команде.
Через день перед отъездом я не удержусь и спрошу одного из офицеров: 'Не боишься, что убьют?' Этот вопрос не принято задавать. Но он лишь пожал плечами: 'Меня не убьют. Я на другое учился'. Он учился оставаться живым, даже когда шансы равны нулю. И учился не по учебникам.
То, через что прошли эти ребята в горячих точках, мы узнаем, быть может, лет через пятьдесят. И то скорее не по документам, а по литературным произведениям, где в сноске могут написать, что в основе сюжета лежат действительные события. А могут и не написать. И мы будем думать, что у автора слишком богатая фантазия.
Перед самым лагерем группа бросается в снег. 'Аккуратные ребята', - шепчет Игорь. Он уже не первый раз восхищается спецназом: 'Вон как бойцы рассредоточились...' Я мало что понимаю в действиях бойцов, но Игорю есть с чем сравнить. Только странно, что такая выучка ~ редкое явление, раз она удивляет даже профессионала.
Радист выходит на связь с десантниками. В эфир летит предупреждение о возвращении группы. Вот что имел в виду Игорь, говоря об аккуратности: отсутствие охранения не ослабило чувство осторожности у командира спецназа.
Под обвалом проблем
Входим в лагерь. До рассвета - пара часов. Можно подремать. Кто полез в 'Урал', Кто на броню танка, поближе к двигателю, а большинство в БТР. В один. Второй сломался, в нем было холодно.
В отличие от внутренних войск, оснащенных новыми БТР-80, армейцы имеют старые БТР-70, которые начали ломаться, едва выйдя из боксов. В Толстом-Юрте офицеры-разведчики рассказывали, что из двадцати бронетранспортеров, полученных ими в Волгограде, под загрузку дошли только четыре. Два других сломались по пути в Чечню.
Артиллеристы на позициях говорили, что орудия у них пятой категории, приготовленные к списанию.
У танкистов новых танков Т-80 поначалу вообще не было. Но больше всего поразило, как бойцы клянчили друг у друга патроны. Они здесь ценнее тушенки и сгущенки. 'Вот где настоящая засада', -~ бурчали в окопах. 'У вас что, и патронов мало?' - 'Да как сказать... Вот, осталось сорок штук. А что ночью будет, сам черт не знает. Утром, может быть, миллион подвезут. Но это ж не жратва, не потерпишь'.
Кормежка на передовой не отличалась обилием. Уже через два дня у нас с фотокорреспондентом майором Сергеем Шикуном стали спадать брюки. Врачи в госпитале удивлялись: 'Они что там, в окопах, специально к ранениям готовятся? Лезешь к бойцу в брюхо за осколком, а там от желудка до прямой кишки - девственная чистота. Даже оперировать приятно'.
В окопах офицеры рассказывали такую историю: 'Один чеченец зазвал солдат домой. Поставил перед ними трехлитровую банку варенья. И остолбенел: двумя ложками три бойца умяли ее за полторы минуты'. Поверить в такую сноровку трудно. Но точнее чувство солдатского голода не отразишь.
Впрочем, очевидно, причины этого голода были еще и в том, что на войне есть хочется куда больше, чем в обычных условиях: и нервы на взводе, и физические нагрузки другие. Калории сгорают втрое быстрее.
Михалыч если и дремал, то неспокойно: 'Спасибо нам ребята не скажут, если 'град' вдруг долбанет'.
'Град' не долбанул. 'Наверное, мы их все же напугали, - вздохнул он поутру. - И то ладно'.
'Вообще-то спецназ надо было использовать с самого начала. Но почему-то тянули. Бей мы их 'грады' и танки в их же тылу, таких потерь у наших не было бы'. - Михалыч впервые за последние сутки разговорился. А я вспомнил, как днем раньше командир разведбата рассказывал: 'Таких потерь за такой срок мы даже в Афгане не имели'. Разведчику было с чем сравнивать. Через Афганистан он прошел дважды.
После напряженного дня и ночи все были не прочь поговорить. Молчали только об одном: о гибели Федора Присяжных. Об этом ни у кого не поворачивался язык. А Михалыч обронил: 'Разведчики теперь с нами и говорить не будут'.
В Толстом-Юрте командир разведбата и впрямь не был охоч до разговоров. Рассеянно спросил: 'Сходили?' И пошел в штаб.
В эту ночь он тоже был в тылу у противника, на самой окраине Грозного. Наверное, он думал, что лучше бы взял Федора с собой.
Мы возвращались в Моздок. Навстречу, к Грозному, шли колонны войск.
В этом веке российский солдат воевал за веру, за царя, за Отечество, за Ленина, за Сталина, за партию... Выполнял интернациональный долг. Теперь ему надо воевать за 'конституционную законность и правопорядок'. Понятия эти для солдата новые, он не милиционер. И врубиться в них с ходу трудно. Тем более что вопросов на этот счет очень много...
Но не будем усложнять. Армия выполняет свой долг. Армия всегда кому-нибудь должна. А вот
