воспоминанье. В комнате соседнейиграют в бикс: прерывисто, по капле,по капельке сбегает тонкий звон.Как перед тем, чтоб на зиму уехать,в гербарий, на шершавую страницукладешь очаровательно-увядшийкленовый лист, полоскою бумагиприклеиваешь стебель, пишешь дату,чтоб вновь раскрыть альбом благоуханныйда вспомнить деревенский сад, найдябагряный лист, оранжевый по краю, —так, некогда, осенний ясный денья сохранил и ныне им любуюсь.
1926 г.
СнимокНа пляже в полдень лиловатый,в морском каникульном раюснимал купальщик полосатыйсвою счастливую семью.И замирает мальчик голый,и улыбается жена,в горячий свет, в песок веселый,как в серебро, погружена.И полосатым человекомнаправлен в солнечный песок,мигнул и щелкнул черным векомфотографический глазок.Запечатлела эта пленкавсе, что могла она поймать:оцепеневшего ребенка,его сияющую мать,и ведерцо, и две лопаты,и в стороне песчаный скат.И я, случайный соглядатай,на заднем плане тоже снят.Зимой в неведомом мне домепокажут бабушке альбом,и будет снимок в том альбоме,и буду я на снимке том:мой облик меж людьми чужими,один мой августовский день,моя не знаемая ими,вотще украденная тень.
1927, Бинц
АэропланКак поет он, как нежданновспыхнул искрою стеклянной,вспыхнул и поет,там, над крышами, в глубокомнебе, где блестящим бокомоблако встает.В этот мирный день воскресныйчуден гул его небесный,бархат громовой.И у парковой решетки,на обычном месте, кроткийслушает слепой:губы слушают и плечи —тихий сумрак человечий,обращенный в слух.Неземные реют звуки.Рядом пес его со скукищёлкает на мух.И прохожий, деньги вынув,замер, голову закинув,смотрит, как скользяткрылья сизые, сквозныепо лазури, где большиеоблака блестят.