Атаки продолжались каждый день. Другие гонщики все еще чувствовали, что мы можем дать слабину, и были решительно намерены нас дожать. Мы выехали на отрезок, который назывался Homme Mort (что значит Подъем Мертвеца),- длинную цепь холмов, которые тянулись на многие километры. То и дело кто-то уходил в отрыв, а силы наших ребят были на пределе: Питер Мейнерт - Нильсен серьезно повредил колено, Кевин еще не избавился от простуды, вызванной перепадами температур в Альпах, Фрэнки и Джордж были измотаны непосильными нагрузками. У всех болели стопы, которые на такой жаре сильно распухали в велотуфлях. Внезапно в отрыв ушла группа из 30 человек, и нам пришлось их догонять. Во мне проснулась старая натура - я рванул за ними. Я не стал ждать Тайлера, Фрэнки или когонибудь еще, а просто нажал на педали. Догнав беглецов, я поехал впереди группы, один. Затем щелкнуло радио, и я услышал крик Кевина: 'Черт возьми, что ты делаешь?' Я поддался самой пагубной из моих старых привычек - бессмысленно ускоряться и тратить энергию. 'Аучше бы тебе сбавить обороты,- предупредил меня Кевин.- Без тебя есть кому этим заниматься'.
Я опустился на седло, сказал: 'Ладно' - и отошел в тень, чтобы сохранить силы, пока остальные гонщики команды 'Postal' разберутся с беглецами. О чем я думал, крутя педали по шесть-семь часов подряд? Мне все время задают этот вопрос, а в моем ответе нет ничего особенно интересного. Я думал о гонке. Мои мысли не блуждали где-то далеко. Я не грезил наяву. Я думал о технике прохождения разных этапов. Я снова и снова повторял себе, что в такой гонке я смогу остаться лидером, только если буду постоянно напрягать все силы. Я боялся упустить лидерство. Я внимательно следил за соперниками, которые могли в любую минуту попутаться организовать отрыв. Я постоянно оценивал обстановку, опасаясь столкновений.
За пять похожих друг на друга дней и ночей мы проехали всю Центральную Францию до Пиренеев, из Сент-Этьена через Сен-Гальмьер, Сен-Флур, Альби, Кастре в Сент-Годан. Тринадцатый этап был самым длинным в 'Туре' и самым тяжелым; на нем было семь подъемов и ни одного ровного участка. Фрэнки сказал, что профиль этапа похож: на зубья пилы, и наши ощущения на трассе подтвердили его правоту. Питер Мейнерт - Нильсен не выдержал болей в колене и снялся.
Некоторые из гостиниц поражали своими крошечными размерами. Фрэнки пожаловался, что, когда он сидит на унитазе, его колени упираются в дверь ванной. Джордж, которого селили в одной комнате с Фрэнки, заявил, что они не могут одновременно открыть свои чемоданы.
В пути нас постоянно мучили голод и жажда. Мы перекусывали булочками, пирожками, овсяным печеньем с изюмом, питательными батончиками или любыми другими простыми углеводами. Мы глотали утоляющие жажду подсахаренные напитки, днем 'Cytomax', а ближе к вечеру 'Metabol'.
Вечерами, ужиная за общим столом, мы несли всякую чушь, вспоминали бородатые анекдоты и хвастались победами на любовном фронте, 99 процентов из которых были вымышленными. Особенно нам нравились рассказы нашего повара, Вилли Балмета, 65-летнего швейцарца и всеобщего любимца, который готовил еду для всех команд, в которых я выступал. Вилли выглядит гораздо моложе своих лет и может разговаривать на шести языках, исключая разве что суахили. Кухня - это его вотчина, и за все годы нашего знакомства не было случая, чтобы его не пустили на кухню в гостинице. Он приезжает туда и заставляет гостиничный персонал почувствовать себя частью нашей команды. Макароны для нас готовит только он; никого другого к этой работе не подпускают.
Пока я ехал, Кик ставила свечки по всей Европе. В каждой деревушке и каждой столице она обязательно находила церковь и ставила свечку. В Риме она поставила свечку в Ватикане.
Наконец мы добрались до Пиренеев.
Мы подъезжали к расположенному в тени гор Сент-Годану по сельской местности, запечатленной на картинах Ван Гога. Пиренеи будут для горных гонщиков последним шансом отобрать у меня победу: один неудачный день в этих горах может стоить победы в гонке. Я не поверю в то, что смогу выиграть 'Тур де Франс', пока мы не спустимся с этих гор на равнину.
Напряжение неуклонно нарастало. Я знал, что значит ехать в команде и быть пятьдесят пятым на финише 'Тур де Франс', но желтая майка лидера была для меня совершенно новым опытом и предполагала совсем другой накал конкуренции. Я начал понимать, что, когда на тебе желтая майка, ветер дует в лицо очень сильно. Каждый день коллеги испытывали меня на трассе. Кроме того, меня ждали испытания вне трассы, так как пресса перемывала мои косточки с нарастающим усердием.
Я решил раз и навсегда покончить с обвинениями и провел пресс-конференцию в Сент-Годане. 'Я знаю, что значит быть на волосок от смерти, и я не дурак',- заявил я. Всем известно, что прием эритропоэтина и стероидов здоровыми людьми чреват расстройством системы кровообращения и инсультом. Больше того, я сказал журналистам, что моей победе в Сестриере не следует так сильно удивляться; в конце концов, однажды я уже был чемпионом мира.
'Я со всей ответственностью заявляю, что не применяю никаких запрещенных препаратов,- сказал я.- Мне казалось, что моя история и мое состояние здоровья не вызовут такого пристального интереса. Я не новичок в спорте. Я знал, что вы будете следить, вынюхивать и рыть землю, но ничего не найдете. Тут просто нечего искать… А поскольку все уже достаточно покопались в моем белье и, как профессионалы, должны понимать, что без конца писать чушь невозможно, то всем наконец станет ясно, что они имеют дело с честным человеком'.
Все, что я мог сделать,- это ехать дальше, сдавать пробы на допинг и отвечать на вопросы. Мы добрались до первого этапа в Пиренеях, от СентГодана до Пьо-Ангали, где нас ожидали семь горных вершин. Именно в этих местах я тренировался весной, когда было так холодно, но теперь, когда мы одолевали один крутой подъем за другим, было пыльно, жарко и гонщики вымаливали друг у друга глоток воды. Спуски были крутыми и опасными, с крутыми обрывами вдоль дороги.
Финиш этапа располагался рядом с испанской границей, а это значило, что все испанские гонщики постараются его выиграть - а больше всех Эскартин, жилистый спринтер с орлиным профилем, который не отпускал меня ни на секунду. В самой середине этой неистовой гонки нашу группу 'Postal' разорвали, и мне пришлось преследовать Эскартина в одиночку. Он крутил педали, как зверь. Я мог надеяться лишь на то, что смогу ограничить его выигрыш во времени.
Когда горы расступились перед предпоследним подъемом, мне удалось сбросить с колеса Цулле и переместиться на вторую позицию. Но догнать Эскартина, который выигрывал 2 минуты, надежды было мало. На последнем подъеме я выбился из сил и смирился. Я почти ничего не ел с самого завтрака. Я отвалился от лидеров и финишировал четвертым. Эскартин стал победителем этапа и переместился на второе место в генеральной классификации, уступая мне 6:19. Цулле отставал от меня на 7:26.
Вскоре после того, как я пересек финишную линию, ко мне подошел один французский журналист: появились слухи, что одна из моих допинг-проб оказалась положительной. Само собой, это была утка. Я пришел в гостиницу, прорвался через толпу крикливых репортеров и созвал еще одну прессконференцию. Все, что я мог делать,- это объявлять о своей невиновности каждый раз, когда газеты поднимали новую волну спекуляций,- а это происходило каждые три-четыре дня.
'Le Monde' опубликовала статью, где говорилось, что проба на допинг показала в моей моче следы кортикостероидов. Я пользовался кортизоновым кремом для обработки потертостей от седла - и этот крем я, как положено, предъявил организаторам 'Тура' еще до начала гонки. Организаторы немедленно выпустили бюллетень, подтверждающий мою невиновность. 'Le Monde' хотела устроить новое допинговое разоблачение и поэтому прицепилась к крему для кожи'.
Нескончаемые нападки прессы расстроили и деморализовали меня. Я потратил столько сил и заплатил такую высокую цену, чтобы вернуться в спорт, а теперь все эти усилия могли пойти прахом. Я пытался бороться со слухами честно и открыто, но, похоже, ничего из этого не вышло.
Я начал кое-что замечать. Люди, которые шептались и писали о том, что я использую допинг, были теми же самыми людьми, которые во время моей болезни говорили: 'Ему конец. Он больше никогда не сядет на велосипед'. Это были те же самые люди, которые, когда я хотел вернуться, сказали: 'Нет, мы не собираемся давать ему шанс. Он никогда ничего больше не покажет'.
А теперь, когда я был лидером 'Тур де Франс', ехал в желтой майке и все ближе подбирался к победе, эти же самые люди взялись за старое. 'Это невозможно,- говорили они.- Так не бывает. Он не мог этого добиться. Что-то тут не то. Должно быть какое-то другое объяснение. Слишком это все подозрительно'. Все эти пессимисты упорно гнули свою линию.
Хорошо, что я не послушал их, когда болел. Особенно больно мне было видеть, с каким подозрением
