слушать не стала. А нынче, говорят, переменилась Яга. Про добро забыла, ко злу обратилась, младенчиков ест. Чай, договоримся. Я ей мальчонку соседского, а она мне — водицы живой, чтобы Ефимушку оживить.
Меня передернуло от подобной перспективы, а Стеша неожиданно подняла голову и впилась в меня черными, без ободка, глазами:
— Как думаешь, даст?
— А ты думаешь, это поможет? — осторожно спросила я.— Ефима-то твоего давно на свете нет. Поди, одни кости в земле остались.
Стеша отшатнулась и схватилась за сердце, словно мысль об этом ей и в голову не приходила. Затем затрясла головой, будто отгоняя от себя страшные видения, и убежденно забормотала:
— Так на то она и живая вода. Живая-живая. Чтоб из единой косточки можно было человека оживить.
Из горла Стеши снова вырвался хохот, похожий на вороные карканье, и мне сделалось по-настоящему жутко.
— А если не даст? — с дрожью спросила я.
Стеша осеклась и непонимающе взглянула на меня.
— Как не даст? — Ее губы дрогнули, лицо исказила гримаса ненависти.— Не даст?!! Да я ее... да я ей! — Голос ее сорвался на крик, и показалось, ветер просвистел в стылой печной трубе.
Мы с котом попятились к порогу.
— Ступай,— махнула рукой Стеша.— Не задерживай меня. Авось все получится, авось, авось... — как заклинание повторила она, склоняясь над травами.
— Как в могиле побывали,— тревожно мяукнул Варфоломей, когда мы удалились на значительное расстояние от дома Стеши.
— Точно,— кивнула я, с наслаждением подставляя лицо полуденному солнцу и ловя губами теплые лучи и запах свежескошенной травы.
— И что ты думаешь?
— А что тут думать? К слухам о Бабе-яге она отношения не имеет — сам слышал, она в них верит и надеется выменять на младенца живую воду.— Я содрогнулась.
— Но дела творит черные, недобрые,— заметил Варфоломей.— Вернется Василиса, непременно ей скажу, пусть разберется, поучит уму-разуму.
— Что, на добро ее закодирует? — недоверчиво усмехнулась я, вспоминая свою собственную сестрицу. Чтобы изба- вить ту от увлечения черной магией, мне пришлось забрать себе часть ее злой натуры. Нет-нет, а характер Селены дает о себе знать. Теперь-то я знаю, что злую волшебницу можно остановить только двумя способами: или убить ее, или присвоить себе часть ее черной магии. Только не факт, что после этого ведьма станет доброй феей. А вот Варфоломею, похоже, это невдомек.
— Василиса что-нибудь придумает! — убежденно ответил он.
«Ну-ну,— я передернула плечами.— Пусть с этим разбирается Василиса. Я ни за что не рискну впустить в себя ту беспросветную тьму, которая поселилась в глазах и в сердце Стеши. Что-то подсказывало мне, что вместе с тьмой в душу хлынет смертельный холод, от которого не спрятаться под одеялом, не согреться у костра, не оттаять в объятиях любимого.
— Как думаешь, Ив уже добрался до Златограда? — окликнула я кота.
— Еще вчера должен был, если его ничто в пути не задержало. Скорей бы уж он Василису сыскал! — с надеждой добавил Варфоломей.
— Да уж,— проворчала я,— без Василисы тут прям конец света наступит. Немедленно и беспросветно. Спасешь Василису — спасешь Лукоморье.
Мы остановились у опрятного домика из светлого дерева, под крышей которого ворковали два белых голубка. Домик выглядел светлым и уютным, как в доброй сказке.
— А вот и изба Любавы,— объявил кот.
— А народ-то весь где? — Я в удивлении оглянулась.— Мы полдеревни прошли и не встретили никого.
— Так в поле все. День в разгаре.
— А Любава — тоже?
— Да зачем же ей в поле спину гнуть? Она знай себе отвары варит да по лесу шастает, травки собирая. А те, кто на поле трудится, ей потом все готовенькое принесут в обмен на склянку люблянки.
— Чего-чего? — удивилась я.
— Люблянка — это напиток хмельной, ейное изобретение, — объяснил кот. — Как выпьешь, так вовек от любви охмелеешь.
— Страшная штука! — ужаснулась я.— И что, с годами не выветривается?
— Зришь в корень,— подмигнул Варфоломей.— Разве ж Любаве выгодно, чтобы ее пойло раз и навсегда срабатывало? Ясное дело, она бы тогда с голоду зачахла. Поэтому отварчик каждый год обновлять надобно. Вот и живет Любава припеваючи, вон какую хату себе новую справила — знатная невеста стала.
— Все до сих пор невеста? — усмехнулась я.— Что, сапожник без сапог? Никто замуж не берет?
— Я ж тебе говорил,— напомнил кот,— что Любава в Чернослава влюблена. Годы идут, а она не теряет надежды.
— Хорошо же он ее люблянкой опоил,— хмыкнула я.
— Скажешь тоже,— фыркнул Варфоломей.— Нужна она ему больно!
— Ну что,— я тронула калитку,— пойдем узнаем, уж не Любава ли на Бабу-ягу напраслину возводит?
— Только ты уж поосторожней,— предупредил кот.— Любава — девица хитрая.
— да уж не хитрей меня! — подмигнула я и вошла на двор.
Первое, что я там увидела, был знакомый мне рыжий конек, который стоял у забора и увлеченно жевал астры, росшие на грядке. При виде меня он радостно заржал, выронив на землю недожеванный цветок. Я в испуге метнулась за калитку, чуть не раздавив кота.
— Там Илья! — округлив глаза, сообщила я, с опаской показывая на щель в заборе.
— Он тебя видел? — с беспокойством мяукнул Варфоломей.
— Нет,— я помотала головой.— Он, похоже, в избе, а конь во дворе привязанный стоит.
— Хорошо,— кивнул кот.— Как ты думаешь, что он там делает?
— Астры жрет,— живо откликнулась я.
— да не конек,— он закатил глаза,— а Илья в доме у Любавы!
— Неужели,— я радостно ахнула,— свататься к ней пришел?
— Хорошо бы, — хмыкнул кот. — Это значит, приворотное зелье, которым ты его опоила, перестало действовать. А может, и наоборот! — Он красноречиво приподнял ухо.
— Что, наоборот? — насторожилась я.
— А того,— снизошел до пояснения кот,— что он, может, до сих пор по тебе сохнет и приехал к Любаве за ее отваром в надежде добиться от тебя взаимности.
— Кошмар! — ужаснулась я.— Варфик, с этого дня все напитки первым будешь пробовать ты. И если ты не сбрендишь от любви к Илюше, тогда и я их выпью.
— Да погоди ты,— поморщился кот.— Ничего еще не ясно.
— Как же выяснить-то?
— Пойди да спроси,— фыркнул он.
— Варфик!
— Тогда пошли подглядывать. Только тсс! Тихо!
Мы проскользнули мимо увлеченного трапезой Конька-горбунка (тот уже обглодал всю грядку с астрами и принялся за соседнюю, с ромашками) к стене дома. К счастью, окна Любавиной избушки были расположены низко и заглянуть в них не составляло никакого труда. Мы с котом обежали три окошка, прежде чем я углядела вихрастую макушку Ильи и склонившуюся к нему женскую голову.
— Они что, целуются? — прошептала я.
Варфоломей, который крутился у моих ног и не мог видеть происходящего в избе, от такого анонса
