Мелхиседек. Книга I. Мир

данного процесса, совершаемыми с определенной периодичностью. Понятно, что если мы воспринимаем настоящую действительность в определенном ритме, то только в этом же ритме можем воспринимать и действительность, состоящую в прошлом. Режим восприятия один и тот же, хотя в одном случае время настоящее, а в другом — уже прошлое. Скорость нашего восприятия одна и та же. Это как мясорубка, вращающаяся с одинаковой скоростью, которая перемалывает в данном случае информацию, как поступающую непосредственно, так и ту, которая уже заложена ранее. А где здесь акценты? Акценты — это моменты включения нашего сознания в ту или иную часть действительности. Мы же не вбираем всю действительность в сознание сразу, но как бы перескакиваем с объекта на объект, с явления на явление, осознавая и фиксируя то, что высветило наше сознание из всего объема постоянно присутствующей в данный момент информации. При этом также понятно, что ритм не обязательно должен быть поступательно возрастающим, убывающим или равномерным, он может быть и рваным, в зависимости от того, что и как будет предложено нашему вниманию и каков наш к этому интерес.

Однако наши скорости и акценты со скоростями и акцентами внешней нам реальности никак не совпадают. Начнем с того, что кое-что, в частности события в микромире, происходит для нас слишком быстро. Мы можем лишь смоделировать их в своем сознании, но никак не присутствовать там в качестве реального наблюдателя. Именно отсюда для объяснения этих загадок и возникла система научных названий, определений и так называемых «демонов», осуществляющих определенные процессы неведомым для нас образом. А если мы пойдем ниже молекулярного слоя, то окажемся в мире элементарных частиц, где уже такие скорости, что мы не то чтобы физическую модель не можем построить, но даже и математически не вполне правомочны это делать, о чем горько говорит нам принцип неопределенности. Здесь частица за долю секунды может облететь двадцать пять раз вокруг земного шара, и в режиме этих скоростей мы не можем ничего выдавить из нашего режима осознавания, что позволяло бы даже хотя бы приблизительно дать координаты этой частицы. Таким образом, большая и важнейшая часть нашей реальности, которая непосредственно и создает данную реальность, нами не воспринимается. Все происходит без нас.

Итак, есть то, что происходит слишком быстро и неразличимо для нас. А есть ли что-нибудь, что происходило бы слишком медленно для нас? Казалось бы, такое даже и предположить странно: чем медленнее, тем лучше, есть время увидеть и разобраться. Как же это может быть «слишком»? В свете досадных обстоятельств быстрых скоростей уже ничто не должно быть для нас слишком медленным, скорее нас расстроило бы, если бы что-то происходило недостаточно медленно. Если быстрое нам неподвластно, так на медленном мы возьмем реванш. Однако есть процессы, которые происходят также слишком медленно для скорости нашего восприятия, чтобы мы могли их распознавать. Например, овраги — это ужас земледельцев, они пожирают огромное количество земли, делая ее непригодной для выращивания урожая. Как образуются овраги? Маленький ручеек течет себе по склону, человек ходит мимо него день за днем, год за годом, видит перед собой крошечный ручеек, затем маленькую канавку, потом небольшую траншейку, где началась эрозия почвы (совсем чуть-чуть началась). Спустя десять лет траншейка чуть-чуть больше стала, через пятнадцать лет уже не переступишь, а пройдет полтора-два поколения — караул! Овраг!!! А караул-то был тогда, когда ручеек тек под ногами. Но все было слишком медленно.

Возьмем другой пример: все реки меняют свое русло, но очень медленно. Для нас незаметно. Затем целые деревни, которые по сто лет на ней стояли, сползают в обрыв с высокого берега. А ведь река все это время шла именно на эту деревню. Никуда не виляла и ни от кого не пряталась. Но мы не распознали — медленно.

Или вот стоял город Сухум на берегу Черного моря. И жили в нем люди с незапамятных времен. И дожились до того, что стали в море с аквалангами нырять. Из любви к этому делу. А в море они нашли старый город, который раньше был Сухумом, но назывался Диоскурия, потому что был греческой колонией. Как оказалась в море Диоскурия? Катастрофа произошла? Нет. Просто Черное море очень медленно наступает на абхазский берег, а от турецкого отступает. Что-то около 14 см в год. И вот Диоскурию затопило за тысячи лет, и все забыли, что она здесь когда-то была. Как можно забыть про целый город, живя в этом городе и отступая от воды вместе с ним? А так и можно — если очень медленно это происходит. То есть, незаметно для нас. Следовательно, слишком медленное может быть таким же незаметным, как и слишком быстрое.

Да что там город! Целые цивилизации занесло потихонечку песком и про них полностью забыли, несмотря на то что в этих местах постоянно жили люди. Но слишком медленно угасали эти цивилизации, чтобы окружающие это заметили. Если Помпеи и Геркуланум пеплом быстро завалило, то о них помнили и картины красивые писали. А если Шумер и Египет, в которых таких Помпей и Геркуланумов было по нескольку десятков, засыпало песком не сразу, то пока их даже еще и не засыпало, никто уже не знал, что это такое. Храм Карнак, Дендера, Вади Кардаш, Абу-Симбел, Дабау — эти архитектурные комплексы Древнего Египта просто подавляют своими размерами и суровой красотой даже сейчас, когда откопали только их останки. В Эдфу лепесток, украшающий верх колонны под сводом храма — больше роста человека, а сама колонна с пятиэтажный дом! И храм был засыпан по самую крышу! Во всей архитектуре нет ничего более торжественного и величавого, чем постройки Древнего Египта, а люди рядом жили, ходили мимо караванами, прятались от солнца, торговали, разбивали на ночь лагеря, а песок все засыпал и все засыпал, и люди стали смотреть в конце концов на это, как на детали пейзажа, которые затем совсем исчезли. Под песком медленно исчез целый мир, непонятный и торжественный, со своей космологией, со своей логикой связи с инобытийным, с высоким знанием, опередившим в некоторых моментах нынешнее знание, со своей эстетикой и тщательными культами.

А еще раньше был великий Шумер, не менее, а даже более великий, чем Египет, и мы это утверждаем на основании отрывочных данных, которые открыли для себя люди в XIX веке, проведя раскопки. То, что там открылось, не вмещается ни в какие концепции истории и ломает все традиции трактовок Древнего мира. В настоящее время раскопки проведены на территории древнего Шумера, составляющей один процент от его тогдашней территории…

То же самое происходит и сейчас — с экологией. Медленно происходит. Но когда произойдет, мы не заметим, как это случилось.

Быстрого не видим, медленного не замечаем, зато уж то, что происходит в соразмерном с нашим восприятием ритме, видим отлично. Разве плохо? Увы, настолько плохо, что просто «плохо» — это даже хорошо. Почему? А про акценты забыли? Мы же акценты расставляем произвольно. А вдруг для нас актуально то, чему надлежит исчезнуть? А вдруг мы упускаем то, что в будущем станем главным? Наши акценты — это наши акценты. А у внутреннего содержания направленности мирового процесса — свои. Они не накладываются друг на друга. По-иному и быть не могло. События истории происходят по своим законам, которых мы не знаем (иначе прогнозировали бы их), а выделяется нашим вниманием из них что-то только по нашим внутренним причинам.

Примеры уже наскучили, и можно просто вспомнить то, как исторический период, за который Россия из рядовой европейской страны превратилась в мощную евроазиатскую державу, называется «монголо- татарским игом». Здесь мы делаем акцент на то, что дань платили, а основное содержание этого времени от нас ускользнуло. И никого не интересует — как же так: под игом были, отброшены были на несколько веков назад, отстали и… как же тогда из ига вышли с территорией в 10 (десять раз!) большей, чем до «ига», вплоть до Западной Сибири, и сразу все вокруг считаться с нами стали? И никто не помнит, что Русь всю свою историю дань платила то печенегам, то хазарам, то половцам, то каким другим степнякам. И князья горячие ругались на советах, воевать рвались, а главные князья говорили: лучше дань платить, да делом при этом заниматься, чем воевать бесконечно и на месте топтаться. Ну, придут, ну, город сожгут. Новый построим. Лишь бы смерд землю пахал, а не мечом размахивал, а свое взять всегда успеем. Шло время, возвращались кочевники вновь за данью и обнаруживали, что совсем не туда они пришли, где вчера были, — люди потихоньку вперед вырвались за счет упорного труда в мирной жизни, и теперь только и остается, что постоять на берегу речки, облизнуться, как лиса на виноград да и уйти назад в степи. И за ними никто не гнался — идите с богом, нам не до вас, другие дела ждут, поважнее.

Ближе дела были — с фашизмом в Германии. Тоже акцент только на зверствах фашистов. А то, что немцев до 1933 года в Европе после их поражения в мировой войне унижали, и международными договорами отвели им на веки вечные удел третьеразрядной страны в то время, когда даже понятия такого