него.
– Именно поэтому. Он был честным человеком, не связанным с ворами. Ему можно было доверять. И он ненавидел эту власть. Как он ее ненавидел, ты даже себе не представляешь. Он всегда помнил, что ушел на фронт семнадцатилетним мальчиком и увидел все, что не должен был видеть. Как в двадцать два года за наивную мальчишескую болтовную его арестовали и отправили в лагеря, где он увидел изнанку человеческой жизни. Как он вернулся домой и узнал, что его младший брат стал хронически больным человеком, исключенным из комсомола и лишенным всякой перспективы из-за осуждения старшего брата. А потом всю жизнь работал в финансовых отделах и видел, как вокруг воруют, обманывают, занимаются хищениями и присваивают себе так называемое «социалистическое имущество». Он презирал своих коллег и ненавидел страну, в которой он жил. Ненавидел за ложь, за вечный обман, за показные ценности, за обманутых людей.
– Он защищал эту страну, – попытался возразить Анатолий.
– Он защищал другую страну, – возразил «Бакинский Друг», – ту, которая была в его мечтах. В кинофильмах, в книгах, в песнях. А на самом деле страна была одной большой шарашкой, и теперь мы все об этом знаем. Я сорок лет провел по тюрьмам и лагерям и знаю, какой была эта страна на самом деле. Ты слышал о деле Рокотова?
– Что-то слышал. Кажется, валютные преступления?
– Что-то слышал, – передразнил его гость. – Какой ты финансист, если не слышал о деле Рокотова! Это была группа самых известных валютчиков, которые работали в начале шестидесятых. Тогда за валютные преступления давали по пять-шесть лет. Все по привычке опасались измены родины, а не торговли валютой. Но когда группу Рокотова арестовали, выяснилось, что они нанесли довольно ощутимый ущерб государству. И разъяренный лидер страны, наш первый «демократ», развенчавший сталинский террор, – Никита Хрущев, потребовал, чтобы всех валютчиков приговорили к высшей мере наказания. Об этом никогда не напишут ни в одном учебнике. Но нигде в мире и никогда не наказывали людей, придумывая кару после самого преступления. Так просто не бывает. Любой юрист тебе скажет, что «закон не должен иметь обратной силы». Иначе я могу сейчас придумать закон, что за распитие коньяка вводится смертная казнь, и казнить тебя за то, что ты принес мне этот коньяк. Но ты ведь не знал, что я введу этот закон уже после того, как ты принесешь мне бутылку коньяка. Хрущев был порождением Сталина, его выкормышем. Говорят, что на его руках не меньше крови, чем на руках Берии или Кагановича. Но не будем их трогать. А в деле Рокотова Хрущев проявил себя как настоящий тиран и самодур. Уже после ареста группы Рокотова в Уголовный кодекс вводятся изменения, туда дополнительно вводят смертную казнь и приговаривают к ней Рокотова и остальных. Весь мир просто ошалел от такой «социалистической законности». Рокотова и его друзей расстреляли. Потом за валютные преступления начали расстреливать пачками. Потом за хищения социалистической собственности. Это сейчас в наших газетах пишут, что Горбачев – верный ученик Андропова. А тот был таким же выкормышем системы, как и все остальные. Просто Горбачев оказался трусом и размазней. А Юрий Андропов успел арестовать несколько десятков чиновников и торговых сотрудников. Не бандитов и не грабителей, а торговых работников, на которых легко можно было выместить недовольство народа. Директора Елисеевского магазина приговорили к расстрелу и шлепнули. В какой стране мира это могло быть возможно? Директора центрального магазина, который отпускал по знакомству колбаску или икру. И за это расстрел? Пусть он даже воровал и сам вместе с родственниками съедал всю колбасу сам. И давился этой поганой икрой, которую я никогда не любил. Наверное, вырос в Баку и поэтому не люблю икру. Но за это расстрел? Не маньяку, убивающему девочек, не педофилу, насилующему детей, не серийному убийце, который отрезает головы людям, а директору магазина, который занимался хищением не стратегических ракет, а продуктов. Вот такая у нас была страна. А сейчас по телевизору показывают, каким гуманистом был этот чекист, какие стихи писал. Все вранье, все ложь, все было построено на страхе и крови.
Гость налил себе коньяк и снова выпил.
– Твой отец это все знал. И я сам приехал к нему осенью восьмидесятого, чтобы поговорить с ним. Мы долго разговаривали. Я попытался объяснить ему, зачем нам нужен такой человек. Он должен быть честным, порядочным, уважаемым. А деньги нужны не для бандитов и воров, а для стариков, которые не заработали себе на пенсии, для несчастных и изувеченных бывших зэков, не имеющих крыши над головой, для помощи раненым и больным, семьям убитых, о которых никто не позаботится. Это святые деньги для нас, Анатолий, и любой, кто захочет на них посягнуть, обречен. Его найдут где угодно. Эти деньги просто нельзя трогать чужим.
Анатолий вновь почувствовал, как кружится от страха голова. Гость налил себе еще коньяка.
– Если бы я знал, что тебя сегодня убьют, я бы не пил в твоем доме коньяк, – добродушно сказал он, словно читая мысли в очередной раз, – нет, тебя не убьют.
Он немного помолчал.
– Мне было очень трудно добиться этой отсрочки, – признался «Бакинский Друг», – но только отсрочки, Анатолий. Твой смертный приговор уже объявлен, и он будет сразу приведен в исполнение, если ты попытаешься снова устроить нечто подобное с переносом денег.
– Каких денег? Я верну все деньги вам.
– Конечно, вернешь. Но сначала ты компенсируешь наши затраты и выплатишь полагающуюся часть «налога» за свой проступок. И считай, что тебе повезло. Я не знаю человека, кто на твоем месте получил бы такой шанс.
– Какого «налога»? – не понял Анатолий. – Что я должен сделать?
– Там было десять миллионов. Наш обычный «налог» за такой проступок – сорок процентов, – пояснил гость. – Значит, ты нам должен четырнадцать миллионов долларов. Не считая немецких марок, которые там тоже были.
– Четырнадцать миллионов долларов? – упавшим голосом переспросил Анатолий. Легче было предложить ему слетать на Марс и привезти оттуда немного марсианского грунта. Это было бы гораздо реальнее, чем выплата четырнадцати миллионов долларов.
– У меня нет таких денег, – растерянно произнес Анатолий, – если даже мы продадим все, что у нас есть, все до последней нитки, все наши квартиры, дачи, мебель, заложим все, что есть в Москве и в Киеве. У нас нет таких денег.
– Кто тебе предлагает закладывать свою мебель? – спросил «Бакинский Друг». – Нет, это и не нужно. Так ты никогда с нами не расплатишься. Но четырнадцать миллионов нужно вернуть. Это ведь не мои деньги, сам должен понимать.
– Но каким образом? – взмолился Анатолий. – Я ничего не понимаю.
– Вот видишь, – поднял указательный палец гость, – ты действительно ничего не понимаешь. Дело в том, что я не просто пришел к тебе пить коньяк и рассказывать о твоем отце. Он был по-своему замечательным человеком, и я очень переживал из-за его нелепой смерти. Но теперь остался ты. Прежде чем появиться у тебя, я попросил все проверить. Ты у нас талантливый финансист. Очень перспективный работник Минфина. Уже защитил кандидатскую диссертацию. Скоро должен сделать докторскую. Я не ошибаюсь?
– При чем тут мои диссертации? – изумился Анатолий.
– Наступают другие времена, – пояснил гость. – Если хочешь, второй приход НЭПа. Скоро, видимо, разрешат открывать частные компании, магазины, банки, фирмы. И нам понадобится новый казначей. Новый человек в этих новых обстоятельствах. Кому мы можем доверить наши деньги и кто сможет их нормально крутить и нормально зарабатывать. Ты толковый, умный и перспективный финансист. Так о тебе все говорят. Вернешься на работу и будешь вкалывать как никогда. Защитишь докторскую диссертацию. А мы тебе будем помогать. Ты сможешь создавать любые фирмы и любые компании. У тебя всегда будет самая надежная охрана, и никто не посмеет на тебя «наехать». Никакие «братки», никакие чиновники. Ты будешь особо уважаемая персона, которая прокручивает наши деньги.
– Казначей мафии… – прошептал Анатолий. – Вы предлагаете мне стать вашим казначеем?
– Я предлагаю тебе жизнь, – возразил гость. – Впрочем, ты сам можешь выбирать. Есть три варианта. Первый – согласиться с нашим предложением. Второй – самому достать и вернуть нам деньги. И учти, что счетчик начнет работать с момента моего выхода из твоей квартиры. И третий… Вообще ничего не делать. По старой дружбе я попрошу, чтобы тебя не резали. Просто сюда зайдут двое интеллигентных людей, один
