мальчишки, безотрывно глазели на оружие.
– Уважают вас солдаты, командир! – отметил мужчина. – Беспокоятся, ишь ты! Моему старшему через год идти служить.
– Я тебя не оставлю! – воскликнул черноволосый юноша.
Отец с умилением посмотрел на первенца.
– Жеребенок! Брыкается! Мальчик, а уже волосы седые мать заметила. Знаете, как лошади своих жеребят от волков отбивают? Становятся кругом, мордами внутрь, а задними ногами наружу и бьют волка копытами, жеребят мордами придерживают, закрывают им глаза, чтобы серого не испугались. Отгонят волка, тумаков навешают, и самый сильный конь гонит его, пока не затопчет. К чему это я? – растерянно вымолвил Али. – Не справиться мне с волками…
– Брось, папаша! Мы эту сволоту к ногтю прижмем. Аж сок из них брызнет, – рассек кулаком воздух Голубев. – Стаю одну уже погоняли маленько с товарищем лейтенантом и ребятами.
Мужчина помолчал. Видимо, он собирался с мыслями, чтобы сказать что-то важное.
– До вожаков, матерых волков, вам не добраться, парень, – наконец произнес он с расстановкой. – Они людей стравливают, кровопусканием занимаются! Дурачье с дубинами их приказы выполняет! Я человек темный, необразованный, университетов не кончал, но, по моему разумению, Москва слабину дала, вот местные начальнички и зашевелились, унюхали, что всю власть к рукам прибрать можно.
Надо только науськать молодняк неопытный, указать им врагов, резню устроить, а потом всем сказать: 'Видите, что без хозяина делается. Аида к нам под крыло!' В России, может, и по-другому, а у нас вот так…
С Али Святой проговорил до утра. У жены Кучаева одолжил бутылку водки, приказал Голубеву принести три картонных ящика с сухпаем и расчистить место в казарме для женщин и детей.
Утром турки засобирались в дорогу, но по рации пришло сообщение о волнениях в Узгене. К тому же у крошечной годовалой дочери Али поднялась температура.
Кучаев равнодушно согласился с тем, что беженцев надо оставить, пока все более или менее не утрясется и не выздоровеет ребенок. Лейтенант заявил:
– По фигу мне все! И склады эти, и армия, и.., и все вообще!
Присутствовавший при сем Голубев меланхолично отметил:
– Жена не дала! Страдает мужик!
Сержант взял под свою опеку больную девочку. Принес матери баночку барсучьего жира, присланную отцом-охотником, собственноручно растер тело ребенка и раздобыл у жены Кучаева пачку дефицитного, как и все лекарства, аспирина.
– К дембелю, Васька, вторую профессию освоишь – врач-педиатр! дружелюбно подначивали солдаты своего отделенного.
Дети привязались к добродушному уральскому парню.
Василий был старшим в многодетной семье и с малолетства привык нянчиться с сестренками.
– Дядя Вася! Моя кукла капризничает! – бегала за сержантом шестилетняя турчанка с именем тургеневской героини Ася. – Накажи ее.
Голубев сажал ребенка на плечи и носился среди угрюмой военной техники.
Сам Сулейманов строго выполнял поставленные условия: не приближаться к бункерам и поменьше ходить по территории складов. Он и его сыновья часами просиживали на пятачке у въездных ворот, кипятя на костре чай и переговариваясь о чем-то своем.
– Идти надо, а куда – не знаю! – жаловался он Святому. – В Чуйской долине есть кишлаки турок- месхетинцев.
Можно к ним податься. Но опять же нехорошее место.
– Почему?
– Конопля, мак опиумный… Народ там очумевший. – Али переходил на шепот:
– Наши тоже опиумом приторговывают. У каждого плантация есть, иначе не прожить… Вылечится дочь, поведу своих в долину. На колени встану перед Мамедом, пусть участок выделит, денег на жизнь даст. Все отработаю, до единой копейки…
– А кто это Мамед?
– Авторитет! Ему все мак сдают!
– Пахан долины? Не дури, Али. Не связывайся с наркотиками, – убеждал его Святой. – Руки есть. Перебирайся в Россию. Будешь жить как человек.
– Нет, командир. Считай, пятьдесят лет честно жил.
И что? Не хочу, чтобы моя семья голодала и без дома была.
Мамед лучше своих людей бережет, чем государство. У него своя страна и свои законы. Буду мак растить. Пусть жрут эти сволочи – подохнут быстрее! Они без дури дышать не могут.
Для них и буду стараться. Нет, командир, перевернулся мир.
Попробуем жить по-другому…
Тут с очередной инспекцией подоспел подполковник Дронов и, разумеется, устроил Святому разгон.
– Снова выкрутасы, старший лейтенант! – возмущался гэрэушник. – Опять своевольничаешь! Это же все равно что волка в овечье стадо запустить! По агентурным сведениям, именно турки сколачивают боевые группы, вооружаются для отпора киргизам! Вы понимаете?! Куда он собирается перебираться?
– В Чуйскую долину, – ответил Святой.
– Пожалуйста! – торжествующе закричал подполковник. – Заповедник наркобизнеса! Там, именно там следует ждать нового конфликта. Рогожин, идет передел сфер влияния в республике. Мы теряем над ней контроль, а вы миндальничаете. Приют из военного объекта устроили!
– Я был против, решительно против. Посодействуйте, товарищ подполковник, в переводе меня на другое место, – с наглостью обреченного заявил лейтенант Кунаев. – Климат жене противопоказан. Астма у нее.
Дронов отогнал просителя:
– По инстанции рапорт подавайте. Понятие служебной субординации вам неизвестно? Развели бардак на вверенном объекте! Солдат распустили. Посмотрите на взвод Рогожина: аккуратные, подтянутые, обмундирование выстиранное.
А ваши?! Мерзость запустения! Идите, лейтенант.
– Но, товарищ подполковник…
Гоблин взъярился.
– И никаких но! – голосисто завопил он и замахал руками, как ветряная мельница. – Бегом марш от меня, разгильдяй! Ваша супруга более достойна носить погоны, чем вы!
Место ему не нравится, слюнтяй! В армии не выбирают. – Дронов был в ударе. Обычная брезгливая вежливость сменилась разухабистой матерщиной.
Кунаев отскочил как ошпаренный, побежал к себе, откуда немедленно донеслась не менее виртуозная брань слышавшей все жены. Святой приготовился дать отпор Гоблину.
– Я семью Сулейманова беру под личную ответственность, – заявил он подполковнику. – У него женщины, ребенок больной на руках, какое там к лешему оружие.
– Под вашу ответственность пусть остается! – внезапно легко согласился Дронов. – Вы что думаете, я не человек?
Как вы меня там прозвали – Гоблин?
– Откуда вам известно? – опешил Святой.
Прозвище имело хождение исключительно среди солдат батальона и родилось недавно.
– Должность и профессия обязывают! – усмехнулся Дронов и действительно стал похож на человека. Подполковника что-то тяготило. – Послушайте, Рогожин, вы честный офицер. Если бы вы узнали, скажем так, о неблаговидных деяниях своего начальника, как бы поступили?
– Рапорт бы подал. Но у нас сволочей в батальоне не держат.
– Я уже слышал это! Не надо повторяться! – слегка раздраженно заметил Дронов. – А если начальник недосягаем для критики и в некоторой степени для правосудия?
– Напустили вы тумана, товарищ подполковник. 'Крыша', что ли, кремлевская над начальником?
