«симбиоза» как раз и родился великорусский этнос: «смесь славян, угро-финнов, аланов и тюрков слилась в великорусской национальности»?
Конечно, старый, распадающийся, вступивший в «фазу обскурации» славянский этнос сопротивлялся рождению нового: «обывательский эгоизм… был объективным противником Александра Невского и его ближних бояр, то есть боевых товарищей». Но в то же время «сам факт наличия такой контроверзы показывает, что наряду с процессами распада появилось новое поколение – героическое, жертвенное, патриотическое… в XIV веке их дети и внуки… были затравкой нового этноса, впоследствии названного великороссийским». «Москва перехватила инициативу объединения Русской земли, потому что именно там скопились страстные, энергичные и неукротимые люди».
А теперь суммируем главные вехи рождения нового суперэтноса. Сначала возникают «пассионарии», люди, способные жертвовать собой во имя возрождения и величия своего этноса, провозвестники будущего. Затем некий «страстный гений» сплачивает вокруг себя опять же «страстных, энергичных, неукротимых людей» и ведет их к победе. Возникает «контроверза», новое борется с «обывательским эгоизмом» старого этноса. Но в конце концов «пассионарность» так широко распространяется посредством «мутаций», что старый этнос сдается на милость победителя. Из его обломков возникает новый.
И это все, что предлагает нам Гумилев в качестве критерия новизны «суперэтноса». Но ведь перед нами лишь универсальный набор признаков любого крупного политического изменения, одинаково применимый ко всем революциям и реформациям в мире» (стр. 110).
«Пропеллер пассионарности, или теория приватизации истории»
«…Тема противопоставления благородных монголов русским дикарям вообще одна из основных, пронизывающих все бесчисленные публикации и выступления Л. Гумилева. Неоднократно поднимается этот вопрос и в последней беседе, о чем еще будет сказано. Пока же напомним, в чем заключается по Гумилеву, та особая нравственность, побуждавшая монголов завоевывать и уничтожать безнравственные народы.
Монгольская держава возникла в результате длительных междуусобных войн, в ходе которых разные роды стремились уничтожить или подчинить соседей. В итоге сложилась иерархия родов с жесточайшей дисциплиной и борьбой за место в иерархии главным образом путем заговоров, частичных переворотов и убийств. Борьба с самого начала велась за пастбища, стада, иное имущество, и, естественно, обратилась на немонгольских соседей, которым в лучшем случае предназначалась роль низшего звена иерархии. Монгольские сказания передают своеобразный жизненный идеал Чингисхана: «Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы покорить мятежников и победить врага, взять то, что он имеет, заставить вопить служителей его, заставить течь слезы по щекам их, сидеть на их приятно идущих жирных конях, целовать румяные ланиты и алые уста их жен». Коварство служило важным оружием во внутренних смутах и тем более в войнах с другими народами. Ни одна мировая империя древности не имела такой «разведки» (те самые «послы», о которых постоянно печется Л. Гумилев). Подкуп, опора на изменников и перебежчиков – также оружие, созданное во внутренних войнах и постоянно оттачиваемое в завоевательных походах. Почти стомиллионный Китай был завоеван с помощью продажных чиновников – каковых немало в любой деспотической системе. Многолюдные и хорошо укрепленные среднеазиатские города были взяты с помощью китайской осадной техники, многими тысячами использованной при осаде городов вместе с китайским обслуживающим персоналом…»
«…Когда-то к месту и чаще не к месту ссылались на „классиков“. Сейчас это нечто вроде дурного тона. И все-таки хочется напомнить слова одного автора, отнюдь не симпатизировавшего славянам: „Это было иго, которое не только подавляет, но растлевает и иссушает самую душу народа, который ему подпал. Монгольские татары установили режим систематического террора, орудием которого были грабежи и массовые убийства“. Да, это Маркс. На расстоянии он рассмотрел то, что иные не замечают вблизи. Почему?
Какого-то фантазера понять можно. Можно и объяснить его привязанность к насильникам и презрение к жертвам: это искаженная реакция на беды, которые ему пришлось претерпеть в стране, где и поныне живут потомки уцелевших в той давней резне. Можно понять и потомков булгар или половцев, которые по ошибки мнят себя наследниками Чингисхана и Тохтамыша. Но как понять тех, кто организует пропаганду этих псевдоисторических сочинений? Что это? Способ пробудить попранное чувство собственного достоинства через оскорбление предков? Или же до конца подавить волю к сопротивлению у последнего окопа борьбы за выживание? А иного не дано: ведь «концепция» многократно отвергалась в силу ее полной несовместимости с фактами.» (стр. 256–257).
Между Западом и Великой Степью
Кризис средневековой Руси 1200–1304
«…Каковы были непосредственные результаты татарского нашествия? Как это часто бывало в ранней русской истории, письменные источники содержат поразительно мало сведений, позволяющих сделать какое-либо обоснованное заключение о реальном ущербе, политическом, культурном или экономическом, нанесенном татарами. Нет никаких указаний на численность потерь среди дружинников или гражданского населения, мы не знаем, сколько было захвачено в плен. Летописцы, путешественники и историки того времени упорно отказываются привести хотя бы преувеличенные цифры: они либо хранят молчание, как в случае с Киевом, либо пугают своих читателей беспомощными гиперболами („Черньци и черници, старыя, и попы, и слепыя, и хромыя, и слукыя, и трудоватыя (и горбатых, и больных)… и люди все иссекоша“ [110, т. 1, стб. 462]. „Татарове… избиша князя и княгыню, и мужи, и жены, и дети, черньца и черноризиць, иерея (священников), овы огнемь, а инех мечемь…“) [94, стр. 75, 287]. Путешественники более позднего времени, посол папы Иоанн де Плано Карпини и францисканский монах Вильгельм Рубрук, правда, говорят о пленных, уведенных в кочевье или в рабство, а восточные историки (Рашид ад-Дин, Ибн-ал-Асир), как и Иоанн де Плано Карпини, сообщают о том, что татары систематически угоняли опытных ремесленников и мастеровых из завоеванных городов. Археологические данные о физическом уничтожении и культурном притеснении слишком скудны, чтобы дать сколько-нибудь реальную картину состояния русских городов и сельской местности после нашествия. Советский историк Б. А. Рыбаков в своем фундаментальном труде „Ремесло Древней Руси“ пишет, что русские земли „были в значительной степени обескровлены… по целому ряду производств мы можем проследить падение или даже полное забвение сложной техники, огрубение и опрощение ремесленной промышленности во второй половине XIII в.“. Его выводы базируются в основном на отсутствии в захоронениях XIII и XIV веков таких предметов, как украшенные пряслицы, бусы, амулеты и браслеты, исчезновении глиняной посуды, керамики и эмалевых изделий, характерных для археологического слоя XII и начала XIII века [127, стр. 525–538].
Конечно, строительство соборов, церквей и монастырей на северо-востоке Руси замедлилось в период после нашествия и было далеко не столь бурным, как в XII и начале XIII столетия. Но строительство никогда не прекращалось полностью: в крупных городах работали архитекторы и каменщики, есть свидетельства о большом строительстве во Владимире и в Ростове во второй половине XIII века. Более того, вскоре возникли новые архитектурные школы в Твери и Москве, где в XIV веке строительство расцвело [27, т. 2, стр. 131–138].
Внутренняя торговля пришла в серьезный упадок по причине разорения городских ремесел и неспособности городов удовлетворить потребности деревень [174, р. 343;, стр. 534]; но и этот вывод базируется, в основном, на сообщениях Плано Карпини, Рашид ад-Дина и Ибн-ал-Асира, согласно которым ремесленников и мастеровых угоняли из завоеванных городов, что находит очень незначительное подтверждение в археологических данных. Что касается сельского хозяйства, то мало что свидетельствует о том, что оно сколько-нибудь пострадало. Действительно, как указвает Б. А. Рыбаков, татары осмотрительно оставили крестьян в покое, чтобы те могли, говоря словами Ипатьевской летописи, «орют пшеницю и проса» [127, стр. 525; 110, т. 2, стб. 792].
Как оценить масштаб разрушений? Как видно из описания похода Батыя на Русь, городами, которые мы твердо можем считать захваченными татарами и, очевидно, пострадавшими от этого, были Рязань, Владимир, Торжок на северо-востоке, Козельск, Южный Переяславль, Чернигов, Киев, Колодяжин и
