стало легче и после его гибели в 1496 г. – созданная заново республика показала полное бессилие… Иные скептики, размышляя над подобными пертурбациями, ничего не приносящими народу, кроме вреда, называют историю государственной власти сменой одних видов саранчи другими. Суд и закон часто сами служат произволу. Избирательное право способно склонить к ренегатству, суля успех тем, кто беспринципно меняет взгляды раз в четыре-пять лет. Народные веча и митинги всех времен и народов многажды приводили к дикому разгулу охлократии – власти толпы, которая не щадила никого.
А.С.: Если иметь в виду наше прошлое, то оно настолько мифологизировано, что все приборы зашкалило. В стране, как выражаются злословы, с непредсказуемым прошлым легко фальсифицировать настоящее и мистифицировать будущее. Очень медленно возвращается история в ее естественное состояние правдивости и объективности. Конечно, тут придется положить большие труды, прежде чем водворится порядок. Вопрос шире: как, отринув деморализующую лженауку, вернуть истории роль воспитующую, наставляющую, возвышающую?
Л.Г.: Многие науки при сталинщине постигла печальная участь. А уж с историей у коммунистического деспота были особые счеты. Исследователей, работавших с документами, то есть первоисточниками, он, не слишком церемонясь, обзывал «архивными крысами». Поощрялись любые передержки, угодные режиму, демагогия, спекуляция, подлоги. Даже школа историка М. Н. Покровского, еще до революции вставшего на сторону большевиков, была разбита в пух и прах как «банда шпионов и диверсантов, агентов и лазутчиков мирового империализма, заговорщиков и убийц». Власть предержащие позволяли истории отвечать только на обращения с лакейским прибавлением: «Что угодно?», «Чего изволите?».
Дан приказ – и начинается масштабное возвеличивание Ивана Грозного. По команде переписывается история Крыма за две тысячи лет. Под заданную схему подгоняется многоплановая панорама XIX в. Но больше всех, понятно, достается веку двадцатому. И сверх того – советскому периоду. Здесь торжествуют типичная схоластика и талмудизм: авторы прежде всего берут во внимание решения съездов и пленумов ЦК, партийно-правительственные постановления, подбирают цитаты классиков марксизма-ленинизма, включая Сталина, учитывают только официальные данные статсборников, дозволенные газеты, журналы, книги, архивные фонды. Но никаких отклонений в стороны: шаг вправо или влево – немедленная, как выстрел, репрессия. Сочинителям оставалось доказывать одно: что ни делается от имени и во имя государственной идеологии и государственной партии, хотя бы самое неприглядное и гнусное, самое дурацкое и зверское, все в высшей степени разумно, исторически мотивировано и оправдано.
Впрочем, и позже, в застойное время, ослушаться было небезопасно. Стоило появиться в журнале «Природа» рецензии на мою депонированную в ВИНИТИ в 1979 г. книгу «Этногенез и биосфера Земли» (издательства печатать ее не решались, да им и не разрешалось), как была дана классическая отповедь за тремя подписями – академика Кедрова, членкора Григулевича и доктора наук Крывелева. «Будучи решительно не согласны с теорией Л. Н. Гумилева», они писали: «Такие утверждения неверны и прямо и непосредственно противостоят линии нашей партии и социалистического государства на всемерное сближение наций и на перспективу (хотя и отдаленную) их слияния в едином человечестве… А история человечества приобретает в свете этого причудливого подхода вид зловещий и фантасмагорический… Что тут говорить об экономическом факторе, о производственных отношениях, о классовой борьбе – на эту тему пусть рассуждают вульгарные социологи, стремящиеся всюду увидеть классовую борьбу… Разумеется, не во всяком общественно-идеологическом явлении надо усматривать проявление классовой борьбы. Но когда в общей концепции исторического процесса этот фактор оказывается полностью исчезнувшим, когда вообще социальная проблематика пропадает под гнетом пассионарности и химерности, системности и антисистемности, то надо прямо сказать: науки здесь нет ни грана».
А.С.: На счастье, этот «приговор», датированный мартом 1983 г. и больно ударивший по редакции «Природы», не был приведен в исполнение, иначе вас, Лев Николаевич, навсегда отлучили бы от научных занятий. Тем более что и официальная этнография вела и ведет с опальной теорией непримиримую борьбу. Помню, раздавались даже обвинения в расизме. Скажите, возможно ли примирение или сближение позиций?
Л.Г.: Законы крови, как говаривал булгаковский Воланд, – самые темные законы. Межнациональные конфликты последнего времени показали, насколько важно быть в этой области подготовленными, компетентными. Любой неверный шаг чреват взрывом страстей, ведет к человеческим жертвам. Та наука, которая культивируется в нашей стране под эгидой Института этнографии Академии наук СССР, – это монополия, обреченная на загнивание.
Если хотите, науке тоже нужен свой рынок – рынок идей. Распространение должна получать та идея, которая будет иметь спрос, которая потребуется обществу как жизненная необходимость, продиктованная насущными интересами. Тогда, и только тогда, возможно свободное соревнование умов, талантов, способностей, а серые посредственности не будут плюхаться в директорские кресла ведущих институтов и сидеть в них десятилетиями. Для народа такое положение равносильно интеллектуальному самоубийству.
Существующая этнография теоретически беспомощна, практически – бесполезна. А результаты, которыми щеголяют на конференциях и симпозиумах ученые мужи, я считаю идеологическими приписками из разряда «развитых социализмов». Например, тезис о том, что отсутствие в социалистических нациях антагонистических классов якобы ведет к установлению невиданной дотоле социальной монолитности и культурной однородности. Так пропагандируется еще одна разновидность «уравниловки», от которой ничего хорошего ждать не приходится. Утверждается также, мол, в США и других капстранах этническая ассимиляция имеет в значительной степени насильственный характер, а у нас, в СССР, она-де носит исключительно характер естественный. В интеграционные процессы вовлечены все советские народы, постепенно образующие новую общность людей, какой никогда и нигде не бывало, при этом в межэтнических отношениях главенствуют интернационалистские нормы. Где конкретно, в каких пределах несчастного Отечества? В Молдове и Прибалтике? В Закавказье и Средней Азии?
Не могу удержаться, чтобы не привести еще одну цитату: «Особенно большую роль рекомендации этнографов сыграли в социалистическом переустройстве жизни народов Севера – коряков, ительменов, эскимосов, эвенков, ненцев и др. Учет их традиционных культурно-бытовых особенностей существенно облегчил гигантский социальный скачок, проделанный ими в кратчайший срок». Так говорится в солидном академическом издании, вышедшем под редакцией Ю. В. Бромлея, в статье за подписью Ю. В. Бромлея.
А съезд народов Севера, Сибири и Дальнего Востока, состоявшийся в конце марта 1990 г., чуть ли не стенал от отчаяния и безысходности. Представители коренных этносов начисто отвергли, как заклятье злых духов, плакатный лозунг: «Народы Севера – на пути прогресса!» Они поистине в трагическом положении: варварски расхищаются природные богатства, безоглядно нарушается экологическая обстановка, уничтожаются исконные районы проживания, одновременно ускорилась ассимиляция, столь милая для деятелей с психологией все уравнивающих бульдозеров, словом, малые народы поставлены на край гибели, утрачивается их самобытная культура, исчезает их родной язык.
А.С.: Кстати, Лев Николаевич, еще в двадцатые годы было предписано считать малочисленными 26 народов. Но их-то фактически больше…
Л.Г.: Пора перестать врать – вот что следует понять наконец ревнителям непорочной социальности этноса. Этническое – значит природное, а посему надо беречь любые этносы как саму природу. И усвоить, что изучение этого феномена – задача естественная. Но весь парадокс в том, что на этнические процессы нас заставили смотреть через гуманитарную призму. В первую очередь на помощь приходит история с ее древними манускриптами, но не обойтись также без археологии, филологии и других наук. И в том же ряду для меня – география, климатология, ландшафтоведение, антропология и туго связанный между собой, как березовый веник для русской бани, комплекс биологических дисциплин – от генетики и физиологии до этологии (науки о поведении) и космобиологии.
Только в общественной форме движения материи есть смысл противопоставлять прогресс застою и регрессу. В этнических процессах отсутствуют критерии лучшего. Но это не значит, что в этногенезе нет движения и даже развития, это же не булыжник на дороге. В нем есть пульсация и жизнь, есть начала и концы. Однако не видно истматовского «переда» и «зада».
А.С.: Давайте вернемся от общих формул и дефиниций к конкретике. Как же это все
