по ниточке, которая в любую минуту может порваться. Его не покидали дурные предчувствия.
Примечателен в этом плане разговор Скобелева с Дукмасовым — своим адъютантом времен Балканской кампании.
«Это постоянное напоминание о смерти Михаилом Дмитриевичем, — вспоминал Дукмасов, — крайне дурно действовало на меня, и я даже несколько рассердился на генерала.
— Что это вы все говорите о смерти! — сказал я недовольным голосом. Положим, это участь каждого из нас, но вам еще слишком рано думать о могиле… Только напрасно смущаете других. Ведь никто вам не угрожает смертью?!
— А почем вы знаете? Впрочем, все это чепуха! — прибавил он быстро.
— Конечно, чепуха, — согласился я».
Похожий разговор приводит в своих воспоминаниях В. И. Немирович-Данченко.
«Я уже говорил о том, как он не раз выражал предчувствия близкой кончины друзьям и интимным знакомым. Весною прошлого года (то есть 1882-го. — А. Ш.), прощаясь с доктором Щербаковым, он опять повторил то же самое.
— Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом же году!
Приехав к себе в Спасское, он заказал панихиду по генералу Кауфману.
В церкви он все время был задумчив, потом отошел в сторону, к тому месту, которое выбрал сам для своей могилы и где лежит он теперь, непонятный в самой смерти.
Священник о. Андрей подошел к нему и взял его за руку.
— Пойдемте, пойдемте… Рано еще думать об этом…
Скобелев очнулся, заставил себя улыбнуться.
— Рано?.. Да, конечно, рано… Повоюем, а потом и умирать будем…
Прощаясь с одним из своих друзей, он был полон тяжелых предчувствий.
— Прощайте!
— До свидания…
— Нет, прощайте, прощайте… Каждый день моей жизни — отсрочка, данная мне судьбой. Я знаю, что мне не позволят жить. Не мне докончить все, что я задумал. Ведь вы знаете, что я не боюсь смерти. Ну, так я вам скажу: судьба или люди скоро подстерегут меня. Меня кто-то назвал роковым человеком, а роковые люди и кончают всегда роковым образом… Бог пощадил меня в бою… А люди… Что же, может быть, в этом искупление. Почем знать, может быть, мы ошибаемся во всем и за наши ошибки расплачиваются другие!..
И часто, и многим повторял он, что смерть уже сторожит его, что судьба готовит ему неожиданный удар».
22 апреля (4 мая) 1882 года М. Д. Скобелев отправился в Минск к «вверенному ему корпусу». Народ встречал «белого генерала» хлебом-солью. В Могилев, где стояла 16-я дивизия, во главе которой он участвовал в Балканском походе, Скобелев въезжал поздно вечером при свете факелов. Выйдя из экипажа, генерал шел с непокрытой головой по улицам, запруженным людьми и войсками. В Бобруйске навстречу ему вышло все духовенство, возглавляемое каноником Сенчиковским.
В мае 1882 года Скобелев последний раз посетил Париж. Здесь он нарушил «обет молчания», продолжал фрондировать по отношению к Александру III, открыто выражая свое неодобрение внутренней и внешней политикой правительства, весьма пессимистически высказываясь о будущей судьбе России.
Вернувшись из Франции, Скобелев начал лихорадочно готовиться к чему-то. Посетившему его князю Д. Д. Оболенскому «белый генерал» заявил, что собирается ехать в Болгарию, где вскоре начнется настоящая война. «Но надо взять с собой много денег, — добавил он, — я все процентные бумаги свои реализую, все продам. У меня на всякий случай будет миллион денег с собою. Это очень важно — не быть связанным деньгами, а иметь их свободными. И это у меня будет: я все процентные бумаги обращу в деньги…»
Через несколько дней Д. Д. Оболенский вновь навестил Скобелева в Петербурге. Тот отдавал распоряжения о продаже бумаг, облигаций, золота, акций и т. п.
«Все взято из государственного банка, все продано, и собирается около миллиона, — сказал Михаил Дмитриевич, — да из Спасского хлеб продается, — он в цене, будет и весь миллион».
Когда к нему обратились с просьбой занять 5000 рублей, обычно исключительно щедрый и добрый Скобелев отказал.
«Не могу дать никаким образом, — ответил он, — я реализовал ровно миллион и дал себе слово до войны самому не тратить ни копейки с этого миллиона. Кроме жалования, я ничего не проживаю, а миллион у меня наготове, на случай — будет надобность ехать в Болгарию».
Однако этот рассказ не внушает большого доверия, история с миллионом продолжает оставаться и по сей день одной из тайн, окружающих имя «белого генерала».
Разговоры о Болгарии, конечно, не могли восприниматься всерьез. Это была неубедительная маскировка «дельфийского оракула». Деньги нужны были не для войны, а для какой-то политической комбинации, о которой можно только гадать.
Эпоха «пропусиаменто», когда возможно было ставить на «Бонапарта», если вообще таковые мечты были в голове Скобелева, миновала. Реакция вступала в полосу консолидации.
Не случайно в последний год своей жизни М. Д. Скобелев неоднократно возвращался мыслями к Болгарии. Ведь эту страну вместе с другими русскими воинами он освободил от турецкого ига, с ней была связана его слава славянского защитника. Особенно часто вспоминал «белый генерал» ожесточенные бои под Плевной. Три штурма русских отбили засевшие в этом городке турки и лишь в результате осады наконец сдались на милость победителя. Многократно на белом коне, в белом кителе и белой фуражке водил Скобелев свои войска в атаки и контратаки, личным примером и задушевным словом внушал солдатам уверенность в победе. Его популярность среди русских воинов значительно выросла.
— А помнишь, Дукмасов, Зеленые горы? — как-то обратился он к своему ординарцу, неотступно сопровождавшему его в русско-турецкую войну 1877 1878 гг.
Конечно, Петр Архипович не мог забыть эти позиции на покрытых зеленой растительностью холмах, расположенных вокруг Плевны. Не раз переходили они из рук в руки.
В середине сентября 1877 года, вступив в командование 16-й пехотной дивизией, генерал-лейтенант М. Д. Скобелев стал полным хозяином зеленогорских позиций. Он немедленно поставил во главе штаба дивизии произведенного в подполковники своего любимца и друга А. Н. Куропаткина, и эти двое людей стали душою Зеленых гор. Они сумели так устроить там свои полки, что они в Брестовце и его высотах расположились, как дома.
В одну темную, ненастную октябрьскую ночь Скобелев выслал охотников с саперами, и к утру турецкие позиции оказались опоясанными русскими траншеями. Турки пробовали было выбивать русских, но напрасно.
Скобелев вместе с Куропаткиным поселился в одной из траншей. Не проходило вылазки, чтобы он сам не отправлял охотников на турок, давая им наставления — как биться с врагом, заклепывать орудия, выбивать неприятеля штыками. Если же турки делали вылазку, сам генерал возглавлял контратаку.
Михаил Дмитриевич редко обращался к солдатам с речами, но часто попросту разговаривал с ними.
Вот выстроился взвод охотников. Они взялись подобраться чуть что не ползком к неприятельским траншеям и ворваться в них, давая этим время подоспеть как раз во время суматохи и товарищам.
Скобелев обходит ряды.
— Ну, молодцы, смотри, сделай дело! — слышится его голос.
— Постараемся, ваше превосходительство! — гремит в ответ.
— То-то постараемся! Надобно, чтобы все чисто было…
— Редуты брали, а тут чтобы осрамиться… Ни в жизнь…
