ребе!
— А кто у вас еще? — отрывисто спросил Лео.
— 'Руфь К. Девятнадцать лет. Студентка-отличница. Отец предлагает тринадцать тысяч, если жених подойдет. Он сам доктор. Специалист по желудку, чудная практика. У деверя своя собственная торговля готовым платьем. Вся семья — это что-то особенное'.
У Зальцмана был такой вид, будто он выложил свой лучший козырь.
— Вы сказали — девятнадцать? — заинтересовался Лео.
— Точно, как в аптеке!
— И она привлекательна? — спросил Лео, краснея.
— Хорошенькая? Зальцман поцеловал кончики пальцев. — Куколка! Даю вам честное слово. Позвольте мне сегодня позвонить ее папе, и вы увидите, что значит хорошенькая.
Но Лео все беспокоился:
— А вы уверены, что она так молода?
— Что значит — уверен? Отец вам покажет ее метрику.
— А вы точно знаете, что там нет никакого подвоха? — настаивал Лео.
— Какой тут может быть подвох?
— Тогда я не понимаю, зачем девушка, американка, в таком возрасте, вдруг обращается к свату?
Зальцман расплылся в улыбке:
— Как вы обратились, так и она тоже.
Лео покраснел.
— У меня же время ограничено.
Зальцман понял, что совершил бестактность:
— Не она пришла, пришел ее отец, — объяснил он быстро. — Он хочет, чтобы доченьке достался лучший из лучших, вот он сам и ищет. А когда мы с ним нащупаем подходящего жениха, так он их познакомит, он их подтолкнет. Это же куда лучше, чем если такая девочка, такая неопытная, сама себе будет кого-то искать. Зачем мне вам это говорить?
— Но разве, по-вашему, эта молодая девушка не верит в любовь? — неловко спросил Лео.
Зальцман чуть не прыснул, но удержался и строго сказал:
— Любовь приходит, когда найдется подходящий человек, а вовсе не сама по себе!
Лео приоткрыл пересохшие губы, но ничего не сказал. Но, заметив, что Зальцман украдкой поглядывает на следующую карточку, он лукаво спросил:
— А как у нее со здоровьем?
— Превосходно. — Зальцман запыхтел. — Ну, немножко хромает на правую ножку, в двенадцать лет попала в автомобильную катастрофу, но разве кто это замечает, когда она такая умница, такая красавица!
Лео тяжело поднялся со стула, подошел к окну. В нем зашевелилась странная горечь, он бранил себя за то, что позвал свата. Наконец он покачал головой.
— Ну, а почему нет? — спросил Зальцман, повышая голос.
— Потому, что я ненавижу специалистов по желудочным болезням.
— А что вам за дело до его специальности? Вы поженитесь — а тогда зачем он вам сдался? Кто сказал, что он каждую пятницу должен ходить к вам в дом?
Лео стало стыдно — уж очень неприятный оборот принял разговор. Он попрощался с Зальцманом, и тот ушел домой, печально моргая тяжелыми веками.
Хотя на душе у Лео стало легче, когда сват ушел, он был в плохом настроении весь следующий день. Он объяснял это тем, что Зальцман не сумел предложить ему подходящую невесту. Не нравились ему зальцмановские клиентки. Но когда Лео стал подумывать, не найти ли ему другого свата, более обходительного, чем Пиня, он спросил себя: не в том ли дело, что он внутренне против самого обычая, против сватов вообще, хотя и утверждает обратное и чтит своих родителей. И хотя он сразу отбросил эту мысль, но расстроился еще больше. Весь день он бегал по парку, пропустил важное деловое свидание, забыл отдать белье в прачечную, вышел из кафе на Бродвее, не заплатив, — пришлось бежать назад, с чеком в руке, и даже не узнал свою квартирную хозяйку, когда та прошла мимо по улице с приятельницей, приветливо окликнув его: 'Добрый вечер, доктор Финкель!' Лишь поздно вечером он настолько успокоился, чтобы снова засесть за книгу и уйти от своих мыслей.
Но почти что сразу в дверь постучали. Лео не успел еще сказать 'войдите!', как Зальцман, купидон от коммерции, уже появился на пороге. Лицо у него посерело, щеки впали, глаза были голодные — казалось, он вот-вот испустит дух. Но каким-то сверхъестественным усилием он задвигал скулами, и на его лице появилась широкая улыбка.
— Ну, доброго вам вечера! Так меня примут или нет?
Лео кивнул, и хотя его расстроил приход свата, но прогнать его он не решился.
С застывшей улыбкой Зальцман положил портфель на стол.
— Ой, какие у меня хорошие новости сегодня, ребе!
— Я просил бы вас не называть меня «ребе», я еще только студент.
— Кончились все ваши заботы. У меня есть для вас невеста — первый сорт!
— Не будем затрагивать этот вопрос, — сказал Лео с притворным равнодушием.
— На вашей свадьбе будет танцевать весь свет!
— Прошу вас, мистер Зальцман, не надо.
— Мне бы нужно немножко подкрепиться, — сказал Зальцман слабым голосом. Он расстегнул ремни на портфеле и, вынув промасленный бумажный мешочек, достал из него твердую булочку с маком и небольшую копченую рыбку. Быстрыми пальцами он снял с рыбы кожицу и стал жадно жевать. — Целый день одна беготня, — пробормотал он. Лео смотрел, как он ест.
— А кусочка помидора у вас случайно нет? — спросил Зальцман робко.
— Нет.
Сват закрыл глаза и опять зажевал. Поев, он тщательно собрал крошки и завернул остатки рыбы в мешочек. Блестя очками, он оглядел комнату, пока среди груды книг не углядел газовую плитку с одним рожком. Приподняв шляпу, он смиренно спросил:
— Так, может, найдется стаканчик чаю, ребе?
Лео встал и заварил чай в нем заговорила совесть. Он подал Зальцману стакан чаю с ломтиком лимона и двумя кусками сахару, и тот выразил полный восторг.
Попивая чай, Зальцман пришел в отличное настроение, к нему вернулись силы.
— Ну, так скажите мне, ребе, — приветливо начал он, — так вы хоть подумали про тех трех клиенток, вчерашних, или как?
— Мне и думать было не о чем.
— Почему нет?
— Ни одна мне не подходит.
— А что вам подходит, что?
Лео пропустил вопрос мимо ушей, потому что точного ответа сам не знал. Не дожидаясь, Зальцман спросил:
— Помните ту девушку, я про нее говорил, ну, ту учительницу?
— Которой тридцать два года?
Зальцман неожиданно просиял: — Ей же двадцать девять!
Лео покосился на него:
— Вычли из тридцати двух?
— Ошибка, — признался Зальцман. — Сегодня говорил с ее папашей. Он подвел меня к сейфу и показал ее метрику. В августе ей исполнилось двадцать девять лет. Они ей устроили такие именины, понимаете, в горах, она там отдыхала, на каникулах. В первый раз, как я говорил с ее отцом, я забыл записать ее возраст, ну, я и сказал вам — тридцать два, а теперь вспомнил — так то была вовсе другая клиентка, вдова.
— Вы и про нее мне говорили. Я думал — той двадцать четыре.
— Это опять другая. Разве я виноват, что на свете полным-полно вдов?
