сползали языками в море ледники, одинокие морены устремлялись ввысь, коробился тонкий карминовый мол, улетали материки; казалось, что здесь в течение мгновения повторяется вся многовековая история земли…
Мартин опечалился, заметив, что Мая оставила в стороне чудесную страну заходящего солнца и направляется к городу, уже погруженному во мрак.
— Мая, Мая! — окликнул он ее. — Куда вы торопитесь?
Она слегка повернула голову в его сторону, чтобы он мог ее услышать,
— Домой! — ответила она. — Вы можете меня проводить! Я вам очень благодарна за прекрасно проведенный день!
Они медленно снижались над городом-садом, пока не коснулись верхушек тополей, выступавших над рощей вокруг Манной виллы. Мая легко опустилась в углубление между кучами мелкого белого песка, как в мягкую постель. Мартин же, попав в тень деревьев, потерял ориентацию и упал в нескольких шагах от Май на клумбу с тюльпанами.
Мая засмеялась, увидев, как он вскочил на ноги и быстро выбирается оттуда, расстроенный и смущенный, как балансирует среди цветов, стараясь не наступать на желтые тюльпаны и наступая на красные, которых в темноте не было видно. Мая давно уже поднялась на ноги. Она быстро подбежала к дому и нажала кнопку у дверей; в кронах деревьев зажглись круглые фонари. И, хотя можно было различить каждый листочек в отдельности, все кругом казалось нереальным, как будто в кронах каштанов и лип вдруг возник какой-то новый призрачный мир. Из полумрака выступили клумбы роз, гладиолусов и пионов. Они заиграли всеми цветами радуги, такие яркие и удивительные, как если бы их увидел слепой, который внезапно прозрел. При ярком освещении стали видны также и повреждения, которые причинил Мартин круглой клумбе.
— Тюльпаны ждут вас! — сказала Мая.
— Я все приведу в порядок, — обещал Мартин. — Я буду вашим садовником…
— В таком случае вам надо пораньше встать. Наш коврик взлетает рано утром…
— Я приду туда! — радостно воскликнул Мартин.
Мая улыбнулась.
— Мы выкупаемся в утренней заре!
Когда они прощались, желая друг другу покойной ночи, Мартин еще раз взглянул на небо, а потом вокруг себя.
— Наверху прекрасно, — сказал он. — Но на земле, Мая, на земле еще прекраснее…
С огромным увлечением и творческой радостью я писал этот рассказ в течение двух месяцев, без передышки. Мне казалось, что я создаю что-то замечательное, но теперь, когда я перечитываю написанное, тяжелые сомнения овладевают мною. Не знаю. Иногда мне кажется, что я написал хорошо, а иногда — что плохо. То я торжествую, то прихожу в отчаяние; мне хочется убежать подальше, рвать, жечь — и снова я возвращаюсь: нет, не так уж плохо, может быть, может быть… черт его знает!
Довольно! Теперь я имею право несколько дней отдохнуть и набраться новых сил.
Я прогуливался по новой улице. Поселок был только недавно достроен, ряды домов еще светились белизной — это был целый городок. Над ним, немного в стороне, поднимается невысокая труба тепловой станции. Труба вместо колокольни костела. Как прозаично! И в то же время — ведь это храм солнца, в котором зимой происходит великое превращение. Не вина в кровь, а воды в пар, который, как кровь, течет во все дома и дает людям тепло.
Я встретил Либу. Она задумчиво шла с книгой под мышкой. В другое время я, может быть, и удивился бы, встретив ее здесь, но сейчас я был просто рад. Блестящая возможность высказывать вслух мысли, которые пришли мне здесь в голову…
— Смотри, — говорю я, — вот так я представляю себе жилища людей завтрашнего дня. У жителей этого поселка есть газ, электрические кухни, паркеты, теплофикация, альпийские горки в садиках. Такими будут жилища в будущем. У живущих здесь людей имеются все предпосылки стать преданными и самоотверженными гражданами государства, служить примером для тех, у кого еще нет таких условий. Думаю, что именно здесь я скорее всего найду того, кого ищу. Либа, ты не знаешь кого-нибудь из этого поселка?
— Только, дядя, особенно не воображай! — грубовато проговорила Либа. — Я знакома с пани Коуделковой, она живет здесь. Ее муж работает на заводе Моторлет. Пока они жили в бараке На Топольке, она была активной коммунисткой, скромной и трудолюбивой. Во временном поселке вокруг завода вообще живут самые лучшие коммунистки из всех, каких я когда-либо встречала. Но стоит им переселиться в новые дома… Коуделкова была протоколистом местной партийной организации. А, как известно, обязанности протоколиста обыкновенно берут на себя только самые исполнительные члены. Но, с тех пор как она переехала в новый дом, она стала изображать из себя барыню. Да что говорить! На собрание ее и на аркане не затащишь. Из этого, дядя, можно сделать вывод, что повышение жизненного уровня в некоторых случаях влечет за собой понижение духовных интересов. Коммунистка стала мещанкой…
— Но это может случиться только теперь, когда люди ривут неодинаково! сказал я. — Об этом можно было бы написать поучительный рассказ.
Люди, которые вполне заслуженно получили здесь домики- а дх большинство, я уверен в этом, — люди скромные и без претензий. Их есть царство будущего…
— Дядя! — перебила меня вдруг Либа.
— Ну что?
Она многозначительно улыбнулась.
— У меня есть для тебя новый герой! Он словно создан для твоего романа, как яйцо для омлета…
— Ну, так выкладывай скорее! — сказал я, хотя мне и трудно было проглотить этот омлет.
— Сегодня не буду, я расскажу тебе в другой раз; изумительно интересный человек!
— Мужского рода? — полюбопытствовал я.
— Так точно!
— Откуда ты его знаешь? — пристаю я.
— Он мой знакомый! — соизволила пояснить Она. — Иногда он провожает меня, то есть, вернее, я провожаю его!
— Ты его? — удивляюсь я.
— Я иногда захожу к нему…
— Ну а что Ёза? Он знает об этом? Или ты порвала с ним? — Она пожала плечами. — Скажи хоть что- нибудь!
— Пока ничего не скажу. Подожди немного! Могу тебе только сообщить, дядя, что он большой оригинал. Собственно, я познакомилась с ним, если хочешь знать, из-за тебя, чтобы найти тебе не бумажного, а настоящего героя — из плоти и крови!
Слова Либы немного озадачили меня. Девушка влюбилась бог весть в кого и теперь все сваливает на мой роман. Бедняжка Ёза! Впрочем, какой он бедняжка? Просто дурак и лентяй. Такая замечательная девушка! Я должен еще раз поговорить с ним по душам…
Собственно говоря, я должен быть благодарен Ёзе! Он дал мне тему для рассказа, в котором я вывел такого вот лентяя, описал, каким он станет в обществе будущего, как он будет себя вести и какие у него возникнут возможности проявить себя.
В общих чертах рассказ уже готов. Стоит мне только перечитать часть того, что я уже написал, и дальше все пойдет как по маслу. Но как назвать этот рассказ?
Я заканчиваю рассказ о Фране. Не могу только никак придумать подходящее название. «Песня труда»? Нет, это звучит как-то подозрительно. «Рассказ о лености»? Иногда название само всплывает на поверхность еще до того, как наполнится чаша рассказа. Например, мой «Мастер долголетия».
Сейчас мне кажется, что это название пришло мне в голову сразу же, как только я увидел моего застенчивого старичка. Или вот «Капля яда». Это заглавие само вытекало из содержания рассказа; я знаю, что не смог и не сумел бы назвать рассказ иначе!
А теперь я ломаю себе голову… Может, назвать просто «Франя»? Знаменитые писатели часто называли свои произведения именами героев. И это вполне правильно, если герой является выразителем основной идеи и центральной фигурой произведения! Один за всех. «Жан Кристоф» у Ромен Роллана! Но
