— Ты был в зоологическом саду?
— Был.
— Видел льва?
— Это с хоботом?
— Нет, это слон, лев не такой.
— А, с двумя горбами.
— Да нет же! С гривой!
— А-а! Да, да, с гривой, такой с клювом.
— Какой там с клювом! С клыками.
— Ну да, с клыками и с крыльями.
— Нет, это не лев.
— А кто же?
— Это не знаю. Лев жёлтый.
— Ну да, жёлтый, почти серый.
— Нет, скорей почти красный.
— Да, да, да, с хвостом.
— Ну да, с хвостом и когтями.
— Знаю! С когтями и величиной с чернильницу.
— Какой же это лев. Это, скорее, мышь.
— Что ты! Мышь с крыльями не бывает.
— А это с крыльями?
— Ну да!
— Так тогда это птица.
— Вот-вот. Я тоже думаю, что птица.
— Я тебе говорил про льва.
— И я тоже, про птицу льва.
— Да разве лев — птица?
— По-моему, птица. Он ещё всё так чирикает: «Тирли-тирли, тють-тють-тють».
— Постой! Такой серенький и жёлтенький?
— Вот-вот. Серенький и жёлтенький.
— С круглой головкой?
— Да, с круглой головкой.
— И летает?
— Летает.
— Ну так я тебе скажу: это чиж!
— Ну да! Верно же, это чиж!
— А я спрашивал про льва.
— Ну, льва не видал.
Озорная пробка
В 124-м детском доме, ровно в 8 ч. вечера, зазвонил колокол.
Ужинать! Ужинать! Ужинать! Ужинать!
Девчонки и мальчишки бежали вниз по лестнице в столовую. С криком и топотом и хохотом каждый занимал своё место.
Сегодня на кухне дежурят Арбузов и Рубакин, а также учитель Павел Карлович, или Палкарлыч.
Когда все расселись, Палкарлыч сказал:
— Сегодня на ужин вам будет суп с клёцками.
Арбузов и Рубакин внесли котел, поставили его на табурет и подняли крышку. Палкарлыч подошёл к котлу и начал выкрикивать имена.
— Иван Мухин! Нина Верёвкина! Федул Карапузов!
Выкликаемые подходили. Арбузов наливал им в тарелку суп, а Рубакин давал булку. Получивший то и другое шёл на своё место.
— Кузьма Паровозов! — кричал Палкарлыч. — Михаил Топунов! Зинаида Гребешкова! Громкоговоритель!
Громкоговорителем звали Серёжку Чикина за то, что он всегда говорил во весь дух, а тихо разговаривать не мог.
Когда Серёжка-Громкоговоритель подошёл к котлу, вдруг стало темно.
— Электричество потухло! — закричали на разные голоса.
— Ай, ай, ай, ты смотри, что ты делаешь! — громче всех кричал Громкоговоритель.
— Громкоговоритель в супе купается! — кричал Кузьма Паровозов.
— Смотри не подавись клёцками! — кричал Пётр Сапогов.
— Тише, сидите на местах! — кричал Палкарлыч.
— Отдай мне мою булку! — кричала Зинаида Гребешкова.
Но тут стало опять светло.
— Электричество загорелось! — закричал Кузьма Паровозов.
— И без тебя вижу, — отвечала ему Зинаида Гребешкова.
— А я весь в супе! — кричал Громкоговоритель.
Когда немного поуспокоились, Палкарлыч опять начал выкрикивать:
— Пётр Сапогов! Мария Гусева! Николай Пнёв!
На другой день, вечером, когда Палкарлыч показывал детям новое гимнастическое упражнение, вдруг стало опять темно.
Федул Карапузов, Нина Верёвкина и Николай Пнёв, повторяя движения Палкарлыча, поскользнулись в темноте и упали на пол.
Пётр Сапогов, воспользовавшись темнотой, ударил Громкоговорителя кулаком в спину.
Кругом кричали:
— Опять потухло! Опять потухло! Принесите лампу! Сейчас загорится!
И действительно, электричество опять загорелось.
— Это ты меня ударил? — спросил Громкоговоритель.
— И не думал, — отвечал Сапогов.
— Тут что-то неладно, — сказал Палкарлыч. — Ты, Мухин, и ты, Громкоговоритель, сбегайте в соседний дом и узнайте: если там электричество не тухло, как у нас, то надо будет позвать монтёра.
Мухин и Громкоговоритель убежали и, скоро вернувшись, сказали, что, кроме как в детском доме, электричество не тухло.
На третий день, с самого утра, по всему детскому дому ходил монтёр с длинной двойной лестницей- стремянкой. Он в каждой комнате ставил стремянку, влезал на неё, шарил рукой по потолку, по стенам; зажигал и тушил разные лампочки, потом зачем-то бежал в прихожую, где над вешалкой висел счётчик и мраморная дощечка с пробками. Следом за монтёром ходили несколько мальчишек и с любопытством смотрели, что он делает. Наконец монтёр, собираясь уходить, сказал, что пробки были не в порядке и от лёгкой встряски электричество могло тухнуть. Но теперь всё хорошо, и по пробкам можно бить хоть топором.
— Прямо так и бить? — спросил Пётр Сапогов.
