не может нигде и никогда производить таких количественных закономерностей. Частицы могли бы, это — пожалуйста, а волна не может. Упорные расчеты показывают, что энергия излучается и поглощается
Ученые сказали — «Молодец, Ньют…, то есть Пла… тьфу! Эйнштейн! Дайте ему Нобелевскую премию»! И дали.
1905 год, Эйнштейн сказал — скорость света (караул!!!) не зависит от скорости источника, который его испускает!!! Вы сейчас с ума сойдете, но длина тела при его движении с околосветовой скоростью сокращается, а время замедляется!!! Абсолютного движения нет, его невозможно обнаружить!!! Скорость света должна рассматриваться как постоянная!!! Эфира, может быть, и нет в природе!!! Ничто не может иметь скорость, превышающую скорость света!!! Нет абсолютного времени и нет однозначной одновременности событий!!! Я называю это «Специальной Теорией Относительности»!!! И вы называйте.
Ученые сказали — «а мы про все, про это, уже знаем. Ты лучше скажи, почему ссылок на предшествующих авторов не даешь? Мы первый раз в истории видим научную статью, где нет ни одной литературной ссылки. Такого еще не было. Это же элементарные правила! Или хочешь сказать, что сам все придумал»?
Эйнштейн сказал — сам, все сам. Не ведаю, про кого говорите. Про Лоренца что-то такое отдаленное слышал, про всех остальных же вообще ничего не знаю. Просто сел и на школьной тетрадке все вывел.
Ученые сказали — …ничего они не успели сказать, потому что такой шум в прессе и в обществе поднялся вокруг Эйнштейна, что их уже никто не слушал.
1911 год, Эрнест Резерфорд сказал — сам не видел, врать не буду, но из картины опытов получается, что атом состоит из ядра, вокруг которого по орбитам вращаются электроны.
Ученые сказали — «ты что-то такое нам рассказываешь, аж даже не верится. Это ж как электроны вращаются, если атом не излучает? Если электрон вращается, то он тратит энергию, и она должна излучаться. А у нас атом не излучает. Он только тогда излучает, когда меняет свое состояние, короткое время, а потом опять не излучает. Ничего не понятно»,
1913 год, Нильс Бор сказал — а знаете, как электрон перемещается по атомным орбитам? Он сейчас здесь, а в следующий момент совсем в другом месте! Скачком! Просто — раз! и уже на новой позиции! Не преодолевает атомное пространство в сплошную, а просто оказывается в следующее мгновение совсем в другом месте! Я бы даже сказал, что это происходит вот так: просто — раз! и уже на новой позиции! Скачком!
Ученые сказали — «Еще одно-два таких сообщения, и мы все действительно сойдем с ума. Давайте просто запишем: «В атомном пространстве электрон совершает квантовые скачки» и не будем об этом сильно думать, потому что такого физика никогда не сможет объяснить».
1923 год. Его высочество принц Луи де Бройль сказал — я могу объяснить квантовые скачки. Это происходит потому, что электрон это не частица, а волна, вернее он частица, но он волна, то есть, он волна, но частица, то есть… в общем он имеет волновую природу, кто бы он ни был, и ему просто деваться некуда, как только ступенчато менять радиус орбиты, а не в сплошную изменять его. Потому что если он волна, то круг из волны бывает только с целым числом колебаний этой волны. Такой круг не может, как обычный, растягиваться или сжиматься как резиновый сплошным образом, он может быть только тех радиусов, при которых образуется целое число колебаний его волны, а между этими значениями круга не может быть. Вот и всё! Вы то все думали, что электрон это частичка, которая вращается по орбите и скачет как блоха (хихик!), а электрон это сплошная волна, которая меняет сразу целыми значениями свой радиус в зависимости от своей энергии!
Ученые сказали — «Все сказал? Закончил? А ты подумал, что если электрон у тебя волна, то материя — это что же, тоже волна»?
Де Бройль сказал — ну так, да…Если электрон волна, то да… Если вы так хотите… Лично я ничего такого… просто сказал, если что… Нет, я не подумал! В общем — беру свои слова обратно!
Ученые сказали — «а — всё!!! Уже сказано! Теперь посторонись, потому что мы уже записываем — «материя имеет волновую природу».
Шредингер сказал — я докажу, что де Бройль прав и никаких этих безобразных квантовых скачков в природе быть не может, а механика квантового мира — волновая и никаких частиц там нет.
Гейзенберг сказал — я докажу, что де Бройль не прав, что скачки существуют, и что механика квантового мира корпускулярная и там нет никаких волн, а есть только частицы.
Ученые спросили — «А как это сделаете»?
Шредингер сказал — я создам математическую модель волнового квантового мира, где всё будет правильно описываться и достаточно успешно предсказываться, и этим самым станет ясно, что противоположный вариант Гейзенберга (корпускулярный) абсолютно абсурден, как невозможный.
Гейзенберг сказал — я создам математическую модель корпускулярного мира, где все будет правильно описываться и достаточно успешно предсказываться, и этим самым станет ясно, что противоположный вариант Шредингера (волновой) абсолютно абсурден, как невозможный.
1926 год, Шредингер создал математическую модель волнового мира, где все правильно описывается и достаточно успешно предсказывается, и этим самым стало ясно, что противоположный вариант (корпускулярный) абсолютно абсурден.
1926 год, Гейзенберг создал математическую модель корпускулярного мира, где все правильно описывается и достаточно успешно предсказывается, и этим самым стало ясно, что противоположный вариант (волновой) абсолютно абсурден.
И как раз вот здесь ученые начали говорить — как страшно жить, лучше бы этого не было, пять минут торжества после открытия сменяются десятилетиями горя: все, чего достигли… всё, во что верили… чем гордились… а Эйнштейн сказал — «это конец физики».
А Шредингер сказал — да, не волнуйтесь, это просто запись одних и тех же закономерностей разными математическими аппаратами, а что там на самом деле в природе делается — разве ж кто-нибудь знает? Ой, что я сказал!
Ученые сказали — «Вот именно. Ты бы уже помолчал лучше, чем нам такое говорить».
Гейзенберг сказал — это все получается потому, что создание математических моделей квантового мира у нас всегда предшествовало непосредственному пониманию этого мира. Вместо реального мира мы изучали всего лишь какую-то математическую абстракцию. Увлеклись. Создали математическую ширму, подменив ею реальный физический мир.
Ученые сказали — «Ты плохой! Ты плохой! Мы тебя не любим»!
Так наступил конец физике.
Поймем эту ситуацию правильно — если одна и та же наука, всеми своими самыми передовыми расчетами, в одном варианте говорит, что камень — это огонь, а в другом варианте, что камень — это жидкость, то эта наука исчерпала свои возможности рассказывать нам о камнях, потому что про сам камень она при этом ничего не сказала — этот объект не может быть и тем и другим одновременно. Он что-то третье. Если подобное сказано в отношении самих оснований материи, то нам рассказывают не об этих основаниях. Эта наука в данных вопросах несостоятельна. Эти основания — что-то третье.
И как забавно, что всё произошло в одном и том же 1926 году! Вот и еще одно, можно сказать, статистически невероятное совпадение! Шредингер и Гейзенберг работали в совершенно разных условиях (Шредингер в несравненно более оптимальных). Они шли совершенно противоположными путями и при совершенно разных возможностях (у Шредингера они были исходно более широкими). Они занимали совершенно разные позиции в научной иерархии (Шредингер — маститый физик, Гейзенберг — никому не известный лаборант), а закончили свои работы — одновременно! Представим себе, что было бы, если бы все произошло так, как бывает в жизни, когда в жизни ничто никуда не вмешивается своим тайным Промыслом. Кто-то из них, Шредингер или Гейзенберг, дал бы картину квантового мира (кто-то первый из них), раздались бы фанфары, и началось бы чествование. А в этих условиях другому, тому, кто не успел, просто закрыли бы тему — зачем тратить средства и время на поиск того, что уже найдено и великолепно
