- Его величество хан Сайд Богадур Мухаммадрахим Второй, раздельно выговаривая каждый слог, отчеканил кушбеги, - просит своих гостей оставаться в отведенных для них покоях. К трапезе я вас приглашу сам.
Ислам Ходжа отвесил легкий поклон и величественно удалился.
- Тебе не кажется, что наш визит несколько загянулся? спросила Эльсинора, когда они умылись и привели себя в порядок.
- Ты решала, ехать сюда или не ехать, - напомнил Симмонс. - Разве не так?
- Так, - кивнула она. - Но, во-первых, я и представления не имела, где эта самая Чодра, а, во-вторых, откуда я могла знать, что тебе взбредет в голову блажь отправиться с Авазом на его Голгофу, и, в-третьих, насколько я поняла, особого желания говорить о делах в Таш Хаули у его величества Мухаммадрахимхана не было. Мне даже показалось, что каким-то образом он догадывается о цели нашего визита.
- Ну это уже из области фантастики! Ты забываешь, что мы вернулись на неделю назад. У твоего Джумы пока все в порядке. А ханкинскому беку и в голову не приходило с ним расправиться.
- Не скажи, - возразила она. - Эти местные князьки, конечно же, самодуры и самоуправы, но что касается Джумы, то тут бек вряд ли сам решился бы на расправу.
- Ты думаешь, расправа санкционировалась свыше?
- Да, - ответила она. - Я так думаю. Больше того, я почти уверена.
- Может быть, ты и права, - покачал головой Симмонс. Одно дело прикончить какого-то бедолагу- арбакеша или спалить дом дехканина за неуплату налога, совсем другое - расправиться с человеком, который внезапно и необъяснимо набрал силу.
- И пользуется расположением людей еще более необъяснимых и влиятельных. Ты недооцениваешь хана, Эрнст. Возможно, охранки как таковой у него и нет, но в том, что глаза и уши есть всюду, можешь не сомневаться. Ему, конечно же, докладывают и о нас, и о тех, с кем мы имеем дело.
- Ты права, - повторил он. - И что из этого следует?
- А то, что выколотить у хана фирман о назначении Джумы ханкинским беком будет труднее, чем тебе кажется.
- Казалось, - поправил Симмонс. - Теперь уже не кажется.
- Тем лучше. И что ты намерен делать?
- Купить фирман. Предложить его величеству столько золота, что у него глаза на лоб полезут. Но у тебя, по-моему, какие-то свои планы? Не зря же ты отговаривала меня брать с собой синтезатор.
- Я просто подумала, что хан поверит тебе и на слово.
- Кто его знает? - Симмонс почесал переносицу. - С наличными чувствуешь себя как-то увереннее. Посмотрим.
На лестнице показался Ислам Ходжа и в изысканных выражениях сообщил, что его величество приглашает гостей вниз. Симмонс заверил, что они не заставят себя ждать. Кушбеги кивнул и скрылся.
- Тебе, наверное, лучше говорить с ханом тет-а-тет, сказала Эльсинора. - Если этот тип будет увиваться рядом, я возьму его на себя.
Симмонс усмехнулся и покачал головой.
- Ты что-то имеешь против?
- Нет.
- Тогда в чем дело?
- В лексиконе. Есть в нем что-то от преступного мира.
- Дорогой мой! - рассмеялась она. - То, для чего мы с тобой сюда приехали, в любом обществе квалифицируется как преступление. Так что бог с ним, с лексиконом.
Уговорить хана, вопреки опасениям, оказалось нетрудно. Стоило Симмонсу предложить венценосцу два мешка золотых монет, согласие было получено, а еще час спустя фирман о назначении Джумабая Худайбергена правителем Ханкинского бекства, скрепленный подписями и печатью, был торжественно вручен супругам. Обговорив детали и формальности и условившись о сроке вступления в должность новоиспеченного бека, Симмонсы простились с ханом и кушбеги и под охраной трех нукеров отправились в Хиву.
Карета, упруго покачиваясь на рессорах, катилась по пыльной дороге. Садилось солнце. Небо за окном кареты приобретало оранжево-золотистый оттенок. Путники, издали завидев карету и нукеров, спешили свернуть с дороги и переждать где-нибудь в стороне, а если это не удавалось, - падали ниц и оставались в этом положении, пока карета проезжала мимо.
Лишь один всадник, ехавший в ту же, что и они, сторону, оглянулся и продолжал свой путь.
- Скажите на милость, какой храбрец! - удивилась Эльсинора, когда они уже почти поравнялись с ним.
- Этот-то храбрец мне и нужен, - пробормотал Симмонс, высунулся из кареты и окликнул всадника:
- Аваз!
- Да, таксыр? - Юноша подхлестнул свою лошаденку, и она затрусила вровень с каретой. Лицо Аваза было задумчиво и спокойно.
- Пересядь к нам, - предложил Симмонс. Аваз кивнул. Карета остановилась. Юноша передал поводья своей лошади одному из нукеров, открыл дверцу и сел напротив супругов. Карета тронулась. Солнце опустилось за горизонт. Вполнеба полыхал закат, и в его желтоватых призрачных отсветах лицо юноши казалось выточенным из янтаря.
- Я уже решил, что мы тебя не нагоним, - сказал Симмонс.
- Нукеры бросили шейха посреди дороги. Я помог ему дотащиться до ближайшего дома. Он совсем плох.
- Ты уверен, что поступил правильно, оказав ему помощь?
- Человеку надо помогать в беде.
- Даже если этот человек враг?
- Шейх просто глуп. Его злоба - от невежества.
Эльсинора смотрела на Аваза с нескрываемой жалостью.
- Может быть, ты и прав, Аваз. - Симмонс похлопал себя по карманам, но сигарет не было. Он сплюнул за окно и отер губы платком. - Что ты намерен делать, мой мальчик? Теперь, когда ты все знаешь?
Прежде чем ответить, юноша долго смотрел в окно. Быстро темнело. Проплывали изуродованные стрижкой тутовые деревца вдоль дороги. Где-то далеко-далеко сверкнул огонек.
- Там... Под деревом на кладбище... Был я? - спросил Аваз не оборачиваясь. 'Он даже не сомневается в подлинности того, что видел!' - удивленно подумал Симмонс.
- Да, Аваз. Это был ты.
- Сначала я решил, что это отец... Только потом... Скажите, - Аваз обернулся и пристально вгляделся в Симмонса, потом в Эльсинору. - Я так и умру там, на кладбище?
- Нет, мой мальчик, - Симмонс покачал головой. Он и в самом деле испытывал к этому юнцу что-то похожее на родительские чувства. - Больного, разбитого параличом, тебя принесут домой. Ты проживешь еще несколько лет и умрешь в нищете и одиночестве. Подумай, Аваз. Еще не поздно. Ты еще можешь все изменить.
Юноша сидел сгорбившись, глядя на свои колени. Когда он снова заговорил, голос его был еле слышен.
- Я... - Он медленно повел глазами куда-то в сторону окна. - Тот, умирающий... Отрекусь от своих стихов, да?..
Симмонсу страшно хотелось сказать 'да', но он вздохнул и отогнал искушение:
- Нет, Аваз. Ты до конца останешься верен себе. До самого последнего вздоха.
Аваз Отар-оглы некоторое время продолжал сидеть молча, осмысливая услышанное. Потом выпрямился. Медленно набрал полную грудь воздуха. В полусумраке кареты огнем полыхнули его глаза. И было в них что-то безумное, что-то сатанинское, как у того старика на кладбище Иморат-бобо.
- Значит, все правильно! - Голос юноши снова обрел силу и звонкость. - Значит, ничего не надо менять!!
