отмахнулся, словно отгоняя муху.
— Сайд!! — во весь голос крикнул Симмонс в самое ухо сидящего. Тот медленно повел глазами и, не поворачивая головы, уставился на пришельцев.
— Оставь его, — сказала Эльсинора. — По-моему, он давно спятил.
Неожиданно лицо нищего стало обретать осмысленное выражение. Он выпростал руку из-под лохмотьев, вытянул перед собой раскрытой ладонью вверх:
— Подайте милостыню во имя всевышнего.
Симмонс растерянно взглянул на Эльсинору. Подать было нечего.
— Посмотри на меня, Сайд. Хорошенько посмотри. Узнаешь?
Нищий отрицательно покачал головой.
— Вспомни: Хива, рабы убили Шергазыхааа, ты караулишь ворота.
Какая-то искорка блеснула в глазах нищего и тотчас погасла.
— К тебе подошел купец. Потребовал коня. Дал золотую монету.
— Золото! — оживился нищий. — Помню… Дай золота!..
— Когда купец ушел, ты подобрал с земли часы.
— Часы? — хрипло повторил нищий. — Часы — что?
— Это бесполезно, Эрнст. Пойдем.
— Подожди. — Симмонс достал из кармана времятрон, протянул нищему. — Вот это, помнишь?
Взгляд нищего задержался на серебристой луковице и вдруг опять стал осмысленным. Он поднял перед собой руки, заслонив ими лицо.
— Не надо! Не показывай!
— Куда ты дел эту вещь? — не отставал Симмонс.
— Продал, — прохрипел нищий.
— Кому продал? — Симмонс был неумолим.
— Джалаледдину-туре. За пять теньга. Не надо, не спрашивай больше. Я пойду.
Он торопливо поднялся с земли и заковылял прочь, ступая босыми ногами по кучам битого кирпича и керамики,
— О ком он говорил? — спросила Эльсинора, глядя вслед удаляющемуся Саиду. — Кто такой Джалаледдин?
— Джалаледдин Мангуберды, сын хорезмшаха Мухаммада. Папаша сбежал, бросив страну на разграбление монголам. А сын собрал войско и продолжал борьбу, Хотел бы я знать, пригодился ему времятрон или нет? А в общем, какая разница? С Джалаледдином все ясно: в 1230 году его убьют в Курдистане. Возвращаемся, Люси, Довольно воспоминаний.
Над Аралом вставало солнце. Огнистая дорожка протянулась по морю от самого горизонта до отмели, где они стояли по пояс в воде, взявшись за руки и глядя друг другу в глаза.
— Итак? — спросил он,
— Надеваем парадные костюмы…
— Сжигаем за собой мосты…
— И возвращаемся в двадцать третье столетие. Только жечь, пожалуй, ничего не надо.
— Ты права. — Он оглянулся на алеющий в лучах солнца надувной домик. — Пусть все останется, как есть. Хоть какая-то память о нас.
— Недолгая память, — усмехнулась она. — Нагрянут кочевники, — на портянки изрежут.
— Изрежут, — согласился Симмонс, — И портянкам износу не будет. Только какая же это память? А что-нибудь оставить хочется.
Он оглянулся по сторонам и крепко сжал ее руку.
— Кажется, нашел. Смотри сюда!
На берегу, там, где плато Устюрт угрюмо и круто возвышалось над морем, гордо изогнув шею, стоял ворблюд, неподвижный, как изваяние.
— Чем не памятник, а? Правда, здорово?
— Правда, — кивнула она. — Поручи это мне.
— Давай. А я пошел собирать чемоданы.
— Какие еще чемоданы? — изумилась она.
— Условные! — Он схватил ее за плечи и окунул в воду.
К берегу они бежали наперегонки. Она добежала до палатки первой. Остановилась, победоносно взглянула на запыхавшегося супруга и, помахав рукой, решительно зашагала к чинку, туда, где ничего не подозревающий верблюд преспокойно обгладывал над обрывом куст цветущего янтака.
Симмонс кончал завязывать галстук и потянулся за пиджаком, когда она вбежала в палатку и с ходу плюхнулась на тахту.
— Уф-ф, устала! — Она сбросила косынку и встряхнула головой, расправляя волосы. — Зато памятник получился что надо. Ступай, посмотри.
Он вышел из домика и, прикрывшись ладонью от слепящего солнца, посмотрел в сторону обрыва. Памятник и в самом деле удался: высоко над морем, на фоне бледно-синего неба стоял, широко расставив ноги и величаво заприкнув голову, красавец-дромадер.
— Ну и как? — Он и не заметил, как она вышла из палатки и встала рядом, пышущая свежестью, нарядная в белом платье с широким, окаймленным красной тесьмой вырезом.
— Здорово! — восхитился он. — Только ведь и его варвары-кочевники по кусочкам растащут.
— Ну это еще положим! — возразила она. — Тут им придется попыхтеть — копия из чистой бронзы.
— Правда? — удивился Симмонс. — А оригинал где?
— Пасется где-нибудь с сородичами, — Эльсинора оглянулась и долго смотрела на море. — Жаль, что надо уходить отсюда. Наверное, это самое красивое море на земле.
Симмонс пробежал взглядом по голому каменистому берегу и покачал головой:
— Не уверен. Но наверняка — самое синее.
Они стояли на улице, мокрой от недавно прошедшего дождя, по эту сторону радуги. В одной руке Симмонс сжимал ручку чемодана, другой поддерживал под локоть Эльсинору. Впереди на особняке виднелась знакомая вывеска фирмы «Сафари во все времена».
— Пойдем? — предложил он.
— Туда? — Она улыбнулась и кивнула в сторону особняка.
— Домой! — решительно сказал он и, продолжая держать ее под руку, повернулся и зашагал по влажно отсвечивающей брусчатке. Шел, сознавая, что идет навстречу своей нелегкой судьбе, и нисколько не страшась, потому что твердо уяснил главное: при любых обстоятельствах, всегда и во всем человек должен оставаться самим собой, до последнего вздоха бороться за свое достоинство, за свое будущее.
И еще потому, что рядом с ним шла Эльсинора, е. го жена и единомышленница, самая прекрасная женщина на планете Земля.
В ГЛУБЬ ВЕКОВ НА МАШИНЕ ВРЕМЕНИ
Путешествие во времени — фантастический мотив, получивший в литературе чрезвычайно большое распространение. Дело в том, что в отличие от многих других сюжетных условий, ет других исходных «дано» и «требуется доказать», этот мотив открывает перед писателем поистине безграничные перспективы философских раздумий над проблемами, обладающими вечной, нестареющей злободневностью. Назову только некоторые произведения из числа тех, в которых острый, приключенческий. научно-фантастический замысел сочетается с отнюдь не беллетристической глубиной в постижении действительности. Итак, вспомним, что допустили своих героев к экспериментированию со временем такие признанные классики мировой литературы, как Марк Твен («Янки при дворе короля
