своего очередного отъезда за границу.
Элен пришла к нему в аляповатый номер столичной гостиницы, как всегда элегантная, красивая, какой и должна быть восходящая телезвезда. От Элен веяло бодрящей свежестью тонких французских духов, удивительно гармонирующих с цветом ее глаз — лазурных, как небо за иллюминатором реактивного лайнера. У Элен были ласковые податливые губы и шелковистая, почти атласная кожа.
Они были обручены уже более года, но свадьба всякий раз откладывалась, так как, едва возвратившись из очередной поездки, он должен был снова лететь сломя голову куда-нибудь на край света, где срочно требовался военный советник с его опытом, знанием дела и способностями. Так было и теперь, и Элен, казалось бы, примирилась с этим. Ночь они провели вместе, а утром…
— Я устала ждать, Ричард. — Она отбросила со лба волнистую прядь каштановых волос. — Я не могу так жить дальше, пойми.
— Понимаю, Элен. Но постарайся понять и ты. Это — моя работа. То, к чему меня готовили годы и годы.
— Обучать людей убивать друг друга? — Глаза у нее были синие, холодные, как льдинки, и ему стало не по себе под их чужим, почти враждебным взглядом.
— Армии существуют не для парадов, Элен. Кто-то должен защищать интересы отечества.
— Но почему это должен быть именно ты, Ричард? Всегда ты?
— А почему не я? — Он пожал плечами. — Когда-то я даже гордился этим.
— А теперь?
— Теперь это моя работа. Наверное, я умею выполнять ее лучше других. Вот и все.
— А я? Каково мне месяцами ждать от тебя вестей, не зная, где ты и что с тобой?
— У меня нет выбора, Элен.
— Есть. — Она достала из пачки длинную сигарету с позолоченным фильтром, закурила. — Ты мог бы заняться бизнесом, например.
— Нет, — грустно улыбнулся он. — Бизнес не для меня.
— Почему? — глаза ее, чуть было потеплевшие, опять приобрели льдистый оттенок.
— Потому что я люблю тебя, Элен.
— Не понимаю! — Она брезгливо поморщилась и расплющила сигарету о пепельницу.
— В бизнесе свои законы. Я по ним жить не могу. А значит, неизбежен крах. Тебя устраивает перспектива стать женой разорившегося неудачника?
— Не говори глупостей. Чем тебе не по душе законы бизнеса?
— Хотя бы тем, что зачастую противоречат элементарной человеческой морали.
— А то, что делаешь ты, никогда не противоречит морали?
— Думаю, нет. Я честно выполняю свой долг.
— Оставим этот разговор, Ричард. Ему не будет конца, а тебе пора собираться в дорогу.
Он взглянул на часы и негромко присвистнул.
— Ты права. Но минут пятнадцать мы можем еще побыть вместе.
— Собирайся, Ричард, — вздохнула она. — Твои пятнадцать минут все равно ничего не изменят.
По дороге в аэропорт она вдруг спросила ни с того ни с сего:
— Какого ты мнения о Розенблюме?
— Штабная крыса, — снисходительно усмехнулся Плэйтон. — А почему ты спросила?
— Просто так, — ответила она и достала из сумочки тюбик с губной помадой.
Через два месяца после его отъезда Элен вышла замуж за Джека Розенблюма.
…В дверь негромко постучали.
— Войдите! — чуть помедлив, откликнулся Плэйтон.
— Ваш кофе, господин полковник. — Крейн держал в руках поднос, накрытый белой салфеткой.
— А где Дитрих? — вспомнил полковник.
— Я отослал его в часть. — Крейн поставил поднос на стол и включил свет. — Что-то не так?
— Все верно, Генри. Рядовому вовсе не обязательно слышать, как распекают его начальство. Садитесь, выпьем по чашечке бразильского.
— Арабского, — уточнил капитан. — Бразильский кончился.
— Если бы я в этом разбирался! — Плэйтон вдруг поймал себя на мысли, что ему в высшей степени наплевать на предстоящий разговор с Розенблюмом, и облегченно хмыкнул. — Деготь от кофе, пожалуй, отличу. Но… и только.
— С сахаром? — поинтересовался Крейн.
— Деготь? — попытался сострить Плэйтон.
— Не надо, господин полковник, — Капитан поднял на него пристальные глаза. — Я слышал ваш разговор с генералом.
— Ну и что из того? Насколько я понимаю, это входит в ваши обязанности, не так ли?
Лицо Крейна слегка порозовело.
— Теперь моя очередь сказать «не надо», — ухмыльнулся Плэйтон. — Америку вы для меня не открыли, Генри. Что же до моральной стороны вопроса, то обсуждать ее не наше с вами дело. Так что не смущайтесь, Крейн. Тут все в порядке.
Полковник взял с подноса чашечку и поднес к губам.
— Вас еще интересует мое мнение о членах комиссии? — Крейн помешал кофе ложечкой и аккуратно опустил ее на блюдце.
— Да. — В голосе Плэйтона прозвучало удивление.
— Они мне не нравятся.
— Даже так?
— Да. — Крейн сосредоточенно смотрел в свою чашку, словно собираясь гадать на кофейной гуще. — В их присутствии мне бывает не по себе.
— Они давят на вас своей ученостью, — понимающе кивнул полковник.
— Не в этом дело. — Крейн помолчал. — Они в самом деле угнетают меня, но это скорее из области физиологии.
— Физиологии? — поперхнулся Плэйтон и опустил чашечку на стол. — При чем здесь…
Резкая трель телефонного аппарата прервала его на полуслове. Звонили по секретному кабелю. Крейн сделал попытку встать, но полковник жестом велел ему оставаться на месте, прошел к рабочему столу и снял трубку.
— Плэйтон слушает.
— Вы что — окончательно свихнулись, полковник? — ворвался в комнату разъяренный генеральский бас. — Какого дьявола вы себе позволяете!
Плэйтон демонстративно положил трубку на стол, выдвинул ящик и достал из него неначатую пачку сигарет. Вопли генерала продолжали сотрясать воздух. Полковник, не торопясь, распечатал пачку и закурил. За окном над темной зубчатой линией леса догорала полоска заката.
Розенблюм бушевал минут десять. Потом гроза постепенно пошла на убыль и, наконец, затихла совсем.
— Где вы там, Плэйтон? — почти миролюбиво изрек Розенблюм. — Почему молчите?
— Выбираюсь из-под обломков, сэр. — Плэйтон выпустил к потолку длинную струю дыма. — Вы тут камня на камне не оставили.
— Вы неисправимы, Ричард. Вы злоупотребляете моим добрым отношением к себе.
— К кому, генерал? — ехидно переспросил Плэйтон и подмигнул Крейну.
— К вам, черт бы вас побрал! — снова взорвался Розенблюм. — Имейте в виду, Плэйтон, что в один прекрасный день мое терпение лопнет и…
— Вы разжалуете меня в рядовые, — подсказал Плэйтон. — Пятидесятишестилетний новобранец Ричард Плэйтон — краса и гордость Национальных Вооруженных Сил. Неплохо звучит, а?
— Заткнетесь вы, наконец, или нет?! — взвыл генерал. — Вот паршивый язык…
— Вечно путается под ногами.
— Под ногами? — опешил Розенблюм. — Язык? Что вы плетете?
— Неважно, господин генерал. Куда важнее другое — вы правы. Именно мой паршивый, как вы только
