были скрыты от нее. Он оказался слабым, как женщина, заурядным и инертным, почти не приспособленным к жизни. Кибэ забросил работу и целыми днями не отходил от Йоко. Сентиментальный, он в то же время был чрезвычайно капризен. Не располагая решительно никакими средствами, он взвалил все заботы на плечи Йоко, видимо считая это вполне естественным, и вел ленивый, беспечный образ жизни, словно был сынком богатых родителей. Это стало раздражать Йоко. Вначале она все прощала Кибэ, видя в его недостатках проявление непосредственности и беззаботности поэта. Она даже пыталась целиком отдаться хозяйству, как подобает примерной жене. Но долго ли могла Йоко, материалистка до мозга костей, прожить подобным образом?
До женитьбы Кибэ казался ей олицетворением благородства: он вел себя как человек самой строгой морали, хотя Йоко откровенно льнула к нему. Кто мог подумать, что он окажется жадным до любовных утех, грубым сластолюбцем. И эта неуемная страсть обнаружилась в таком хилом теле! Йоко испытала какое-то неприятное чувство, словно увидела себя в зеркале такой, какой до сих пор не знала. Каждый день после ужина Йоко с отчаянием и раздражением ждала ночи. Чем более пылкой становилась любовь Кибэ, тем безрадостнее казалась ей жизнь. «Для того ли я родилась, чтобы существовать вот так до конца дней своих?» – уныло размышляла она. Встревоженный происшедшей с ней переменой, Кибэ начал внимательно приглядываться к каждому ее поступку, каждому шагу. Все с большей деспотичностью стеснял он ее свободу. Теперь, когда Йоко слишком хорошо познала любовь Кибэ, к ней снова вернулась притупившаяся было способность ясно и трезво мыслить. Теперь она увидела, что сходство в их внешности и характерах, которое произвело на нее такое сильное впечатление, не что иное, как тонкая насмешка природы.
Были и другие причины… Но этого оказалось достаточно, чтобы на второй месяц совместной жизни Йоко ушла от Кибэ. Она нашла убежище в больнице врача Такаяма, одного из близких друзей ее отца, который, Йоко надеялась, не станет ее осуждать. Дня три Йоко почти не прикасалась к пище, со стыдом и раскаянием кляня себя за то, что так неосторожно увлеклась этим жалким человеком. Когда после долгих поисков Кибэ наконец нашел ее, она заявила холодно и спокойно:
– Я не хочу быть помехой твоему будущему.
Кибэ, видно, не уловил сарказма в ее словах, и Йоко расхохоталась ему в лицо, показав при этом свои белые зубы.
Такой, на первый взгляд, легкомысленной сценкой и закончилась их недолгая совместная жизнь. Кибэ делал все, что мог: успокаивал, упрашивал, даже угрожал, но тщетно. Уйдя от Кибэ, Йоко вновь стала невинным созданием, будто ее души никогда и не касалось чувство.
В положенный срок у нее родилась девочка. Йоко не только не сообщила об этом Кибэ, но и матери сказала, что ребенок от другого. Йоко вела такой образ жизни, что мать ее готова была поверить этому. Однако зоркая госпожа Сацуки обнаружила в крохотной девочке черты Кибэ и обратила на несчастного ребенка свою неутоленную, отнюдь не христианскую злобу. Девочку поместили вместе с прислугой, ни разу ей не пришлось посидеть на коленях у бабки. Только отец Йоко, тронутый прелестью внучки, отнесся к ней сердечнее и тайком отвез ее к старой кормилице Йоко. Там Садако – так назвали девочку – и провела первые шесть лет своей жизни.
Отец Йоко умер. Умерла и мать. Дальнейшая жизнь Кибэ была полна превратностей. Он выставлял свою кандидатуру на выборах в парламент, пробовал силы в изящной литературе, вел бродячую жизнь, подобно странствующему монаху, пристрастился к вину, затевал издание журнала, снова женился, имел детей. Но ни в чем не нашел он удовлетворения. Жену и детей он отвез к тестю в деревню, а сам стал нахлебником у какого-то родовитого аристократа и жил без определенных занятий, предаваясь пустым мечтам и воспоминаниям. Как раз в это время Йоко и встретилась с ним в поезде.
3
Кибэ не спускал глаз с Йоко. Но она больше ни разу не взглянула в его сторону. «Почему я не поехала в первом классе? Ведь хотела обменять билет, словно чувствовала, что так может получиться, и вот…» Настроение Йоко, такое чудесное утром – оно нечасто бывало у нее в последнее время, – стало сумрачным и унылым, как осеннее солнце на закате. Йоко сделалось зябко, словно мозг ее наполнился остывшей кровью. Нетерпеливым движением повернулась она к окну, в надежде, что пробегающий мимо пейзаж поможет ей отвлечься от тревожных мыслей, но занавеска была опущена. На Йоко с глупым видом уставился сорокалетний толстяк, который сидел, приоткрыв рот с отвисшей нижней губой. Йоко зло посмотрела на него в упор, будто хлестнула кнутом по лицу. Торговец опешил и, скорчив гримасу, изобразил на лице не то улыбку, не то смущение, будто готов был заплакать, как человек, которого и в самом деле хлестнули кнутом, и поспешно отвернулся. Его трусость еще больше разозлила Йоко.
Она хотела было взглянуть направо, но там неподалеку сидел Кибэ и по-прежнему сверлил ее своими маленькими глазками. Едва сдерживая расходившиеся нервы, Йоко сцепила пальцы, положила руки на сверток и, судорожно прижимая его к коленям, уставилась на кончики своих гэта. Ей казалось, что все пассажиры, будто сговорившись, то и дело бросают в ее сторону оскорбительные взгляды. Даже сидеть рядом с Кото было сейчас для нее мукой. Как далек этот наивный юноша, мечтающий о чем-то своем, от нее, от ее переживаний. Никогда ему не понять ее! Ей вдруг почудилось, что он, как сыщик, хочет исподтишка заглянуть в ее душу. До того противно смотреть на его голову с коротко остриженными волосами, чем-то напоминающими деревянную стружку.
Маленькие горящие глаза Кибэ неотступно следили за нею.
За что такое унижение! Ведь Кибэ до сих пор видит в ней только женщину. Он по-прежнему высокого мнения о себе. И снова хочет влезть в ее жизнь со своей грубой низменной страстью. Забыв о гордости, она вздумала было кокетничать с этим никчемным трусом, хотела выказать свое дружелюбие, а он оттолкнул ее холодным взглядом.
Маленькие глаза Кибэ неотступно следили за нею.
Неожиданно раздался громкий смех. Смеялись два немолодых господина, что-то оживленно обсуждавшие. Йоко понимала, что смеются они не над ней, и все же не выдержала и встала, сунув правую руку за пояс.
– Меня, кажется, укачало, голова разболелась, – бросила она Кото и вышла на площадку.
Солнце уже поднялось высоко и ярко светило над полями Омори. За деревьями вдруг открывалось море, оно смеялось и сверкало, и от этого слегка кружилась голова. Держась за поручни, Йоко оглянулась и увидела Кото. Он был удивлен и встревожен.
– Вам плохо?
– Да, как-то нехорошо, – ответила Йоко и, чтобы избавиться от него, добавила: – Только вы, пожалуйста, не беспокойтесь, идите в вагон… Ничего страшного…
Кото не стал спорить.
