новых ошибок.
27 августа он велел раздать («временно»!) 20 тыс. винтовок отрядам Красной гвардии, создававшимся на петроградских заводах. Естественно, получить оружие обратно нечего было и думать, и через короткое время оно было обращено против Временного правительства. Но главная ошибка была совершена 2 сентября, после «победы» над Корниловым: Троцкий, Раскольников и еще около 140 большевиков были выпущены на свободу (а кого-то выпустили еще в августе). Многие незлобивые политики, одержав небольшую – а им кажется, что решающую – победу, поступают одинаково: Скоропадский выпускает Петлюру, Батиста выпускает Кастро, Ельцин – путчистов (дважды), Керенский – целую команду большевиков. Для троих из четырех перечисленных дело кончилось печально.
Уже на следующий день не испытывавшие, в отличие от других партий, денежных трудностей большевики начали выпускать большим тиражом и под очередным новым названием свою газету «Рабочий путь». Хватало у них денег и на оплату пособий забастовщикам. Историки обязательно проведут когда- нибудь аудит ленинской партии 1917 г. Что представлял собой ее бюджет? Каков был приход и расход по статьям и дням? Где держали деньги: в банках или в «черном нале»? Кто был распорядителем? Кто подписывал банковские поручения? Сохранились ли они или их копии? Что же касается внешних (т. е. немецких) источников денег, бесконечный спор на эту тему можно считать законченным с появлением исследования Элизабет Хереш «Купленная революция» (русский перевод: М., 2004).
Окончательно перестав таиться, большевики в короткий срок обрушили на Петроград и фронты водопад листовок, газет и брошюр. Они делают все для развала воюющей армии и при этом перестают бояться чего бы то ни было, только храбрый Ленин еще месяц прячется в Финляндии.
Особенно странной кажется сегодня слепота Временного правительства в отношении самого грозного симптома надвигавшейся беды: сразу после отречения Николая II резко сократилось число солдат, подходивших к исповеди, об этом пишут многие мемуаристы. Сотни тысяч солдат восприняли «отставку» царя как освобождение их от воинской присяги, которую они принесли Богу, царю и Отечеству. Простые люди, особенно из крестьян, видели в присяге молитвенную клятву, нарушить которую означало попасть в ад. После 2 марта большинство из них сочло себя свободными от этой клятвы. Они ничего больше не были должны не только царю, но и Богу. А нередко даже и Отечеству. Солдаты, в чьих душах произошло крушение веры, дезертировали первыми. Дезертиры сыграли важнейшую роль в событиях 1917 г.
Падение императорской власти стало ударом не только для фронтовиков. Немыслимое событие потрясло нравственные устои миллионов людей и в тылу. Впрочем, потрясение у многих длилось недолго, они быстро начали требовать всё и сразу, у них, выражаясь сегодняшним языком, сразу «отказали тормоза». Для большевиков такие люди стали незаменимым тараном в деле сокрушения исторической России – гораздо более мощным и безотказным, чем «сознательные рабочие». Они – и выпущенные по щедрой амнистии Керенского уголовники.
Чтобы совладать с этой стихией, требовалась изворотливость, но ее-то у Временного правительства и не было. Оно, похоже, само поверило, что вот пройдут выборы, соберется Учредительное собрание, создадутся комитеты, подкомитеты, комиссии, будут решены процедурные вопросы, вопросы представительства, и вот тогда можно будет законным образом приступить к вопросу о земле, о федеративном устройстве, о сословиях и проч. Народу же следует благовоспитанно ждать. Министры не могли не понимать, что возглавляют революцию, а революции не происходят в рамках законов. Более того, Временное правительство уже приняло ряд решений из компетенции Учредительного собрания и будущего парламента – провозгласило республику, ликвидировало Синод, отделило церковь от государства, демократизировало местное управление, начало вводить новую орфографию, упразднило земских начальников, полицию заменило милицией, в армии приставило к офицерам комиссаров, учредило земельные комитеты, включило казенные, удельные и кабинетские земли в состав государственных и много чего еще. А коли так, что мешало объявить, что каждый защитник родины после победы получит, к примеру, сто десятин земли, а дезертиры и самозахватчики не получат ничего? Это можно было обещать с легким сердцем, ведь в Европейской России были огромные площади невозделанной земли.
Такая мера могла поднять дух солдат, почти сплошь деревенских парней, и переломить настроения села. В сентябре, сразу по окончании сельхозработ, там резко возросло число преступлений против собственности. Шли захваты помещичьих земель, порой со вторжением в усадьбы. На усмирение посылались казаки и команды георгиевских кавалеров (как заведомых людей чести). Весы истории колебались, и перевесить могла даже песчинка.
Весы колебались тогда не только в России. Но когда во Франции в конце 1917 г. события повернули к местному изданию большевизма (взбунтовались и подняли красные флаги более ста полков, а два корпуса даже двинулись на Париж), у страны нашелся спаситель, 76-летний премьер Жорж Клемансо. Расстрелами и заградотрядами он остановил развал фронта, отдал под суд министров-пораженцев, превентивно арестовал свыше тысячи человек по всей Франции, всех, кто теоретически мог возглавить красный бунт, и – о ужас! – заставил прессу прикусить язык. Керенский, увы, был не Клемансо.
4. Отматывая ленту назад
Категорически нельзя играть по правилам с противником, для которого не существует правил. Тем более нельзя играть с ним в поддавки.
Надежной защитой Временного правительства мог стать стоявший в Царском Селе и не зараженный большевизмом Третий конный корпус генерала Краснова, но Керенский под давлением левых приказал отвести его к Пскову, после чего значительную часть сил корпуса разбросали по разным фронтам. Здесь присутствовал личный мотив: Керенский знал, что Краснов не воспринимает его всерьез как верховного главнокомандующего, и «преподал урок» генералу.
Еще один шанс предотвратить катастрофу был упущен уже в последние дни. Генерал Алексеев брался призвать на защиту Временного правительства офицеров. Авторитет Алексеева, пусть и вышедшего в сентябре в отставку (и даже вопреки его роли в низложении царя), был так велик, что пять тысяч офицеров из пятнадцати, находившихся в столице, он гарантировал. Да еще и юнкеров в придачу. Возможность остановить путчистов была реальной: Красная гвардия с военной точки зрения была нулем, некоторой силой были матросы, но не против офицерских команд. Что же до петроградского гарнизона, остряки не зря называли его «петроградским беговым обществом» – столько в нем за три года войны осело уклоняющихся от службы, ограниченно годных и т. п. Этот «революционный гарнизон» поддержал переворот по единственной причине: большевики распустили слух, что Керенский собирается отправить все ненадежные полки столицы на фронт, т. е. повторилась ситуация февраля. Прими Керенский предложение Алексеева, изменники не вышли бы из казарм. Однако Керенский отказался, испугавшись, что люди Алексеева в первую очередь разберутся с ним, Керенским.
Представьте себе, что в стране, ведущей тяжкую войну, действует организованная группировка, чей вождь пребывает в подполье и оттуда наставляет:
Слухи и газетные статьи о грядущем перевороте появились с десятидневным опережением. Максим Горький выступил в «Новой жизни» с обращением «Нельзя молчать!». Он требовал, чтобы большевики открестились от этих слухов. Большевики отвечали уклончиво.
Вряд ли Керенский был совсем уж слеп. Но он почему-то сохранял уверенность, что худшее не
