Россия. История успеха. После потопа

Педагогический институт, Высшая медицинская школа. И в каждой стране изгнания было, как минимум, Общество русских инженеров и Общество русских врачей.

И в самом СССР большевики устраивали кровопускания даже тому инженерному корпусу, который стал на них работать, – досточно вспомнить процесс «Промпартии», тысячи расстрелянных «вредителей», конструкторские бюро («шараги») в лагерях. То же относится к ученым – вспомним «академические чистки», расправы с представителями буквально всех наук[9]. Потери были бессчетны, но как же велика оказалась накопленная к 1917 г. российская культурная мощь, если буквально одной трети ее хватило на быстрое восстановление науки, техники, образования, развитие промышленности и обороны! Осознав это, ясно понимаешь, что экономические и научные успехи Российской империи были бы к 1941 г. неизмеримо выше достижений советской власти, к тому же купленных чудовищной ценой. Отдавая должное предвоенной советской науке, мы должны понимать, что восхищаемся умельцем с ампутированной рукой.

* * *

О том, что Февральская революция не носила стихийного характера, а была подготовлена и проведена под руководством и по плану «прогрессистов» (в первую очередь А. И. Гучкова, ненавидевшего Николая II животной ненавистью, а также А. И. Коновалова, Н. В. Некрасова, М. И. Терещенко, одного из руководителей Земгора М. М. Федорова), существует целая литература – правда, главным образом массовая. Из работ профессиональных историков, наиболее убедительно обосновавших эту точку зрения, следует особо отметить большую статью С. В. Куликова ««Революции неизменно идут сверху…» Падение царизма сквозь призму элитистской парадигмы»[10]. Излишне добавлять: такой заговор мог иметь успех лишь в стране, где правительство уже проиграло информационную войну.

Незадолго до начала волнений, 14 февраля 1917 г., Керенский произносит с думской трибуны: «Исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало». В каком парламенте воюющей страны было возможно такое? Газеты радостно подхватывали эти слова – журналисты и тогда были не умнее, – эти слова читали в окопах. Многие историки убеждены, что все эти речи были не случайны, что они входили в сценарий заговора по подготовке дворцового переворота и произносились, чтобы подготовить страну. Во время войны!

Добавляют также, что заговорщики спешили, желая опередить указ царя об «ответственном правительстве». Этот документ уже был подписан императором и лежал в столе у недавно (20 декабря 1916 г.) назначенного министра юстиции Н. А. Добровольского. Указ должен был быть обнародован на Пасху, 2 апреля[11]. Желание приурочить подарок к торжественной дате оказалось роковым.

Есть поразительное свидетельство о том, что Февральская революция началась как ярко выраженный флэш-моб (тогда и слова такого не было). Петроградский градоначальник генерал А. П. Балк следующим образом описывает события 23 февраля (8 марта по новому стилю), когда в «международный день работниц» в Петрограде была организована демонстрация женщин. Движение по Литейному и Невскому, пишет он, «необычное – умышленное. Притягательные пункты: Знаменская площадь, Невский, Городская дума. В публике много дам… Густая толпа медленно и спокойно двигалась по тротуарам, оживленно разговаривала, смеялась, и часам к двум стали слышны заунывные подавленные голоса: «хлеба, хлеба». И так продолжалось весь день всюду. Толпа как бы стонала: «хлеба, хлеба». Причем лица оживленные, веселые и, по-видимому, довольные остроумной, как им казалось, выдумкой протеста… Голода не было. Достать можно было все… Было приятное занятие ставить полицию в глупое и смешное положение. И таким образом многие вполне лояльные люди, а в особенности молодежь, бессознательно подготовляли кровавые события, разыгравшиеся в последующие дни»[12] .

Остальное слишком хорошо известно читателю.

Стопроцентно однозначной картины заговора нет – свидетельств множество, но изобличающие документы не найдены. С другой стороны, в подобных случаях бумаге вряд ли доверяется что-то важное. Скептик, продолжающий верить в стихийный характер февральских событий, скажет: то, что группа людей воспользовалась теми или иными событиями, еще не доказывает, что она эти события подготовила, что бы потом ни говорили они сами, их враги и друзья.

* * *

Скинутая под откос Россия сумела вернуться к цивилизационному выбору, который однозначен на всем ее пути – от Крещения и до 1917 г. Но теперь, когда это произошло, слышны советы вести себя тихо и скромненько. Идеал таких советчиков – маленькая страна, где множество маленьких магазинчиков с бубенчиком над дверью. Да и Запад хочет от нас практически того же. Это мило, но не может быть нашим идеалом. Для России не ставить перед собой великие цели – не только неестественно, но и опасно.

Английский журналист индийского происхождения Эджей Гойял оказался зорче большинства своих коллег (прошу прощения за длинную цитату): «Мы спрашиваем себя – станет ли наконец эта необыкновенная страна обыкновенной? Превратится ли она в мягкое, безынициативное, бесцветное общество, приземленное, как и остальной западный мир, до уровня мыльных опер и потребительства или найдет свой путь, русский путь в будущее? Мы можем сколько угодно внушать, поучать, бесконечно спорить о России… но нам остается лишь восхищаться интеллектом, упорством, бравадой, выносливостью и юмором русских. Достижения России обесценивают западные схемы, основанные на стереотипах «хорошей жизни», демократии и рынка. Иностранцы, возможно, судят о России, исходя из своих смиренных стандартов, с позиций комфорта. Русские, похоже, ставят себе более высокие цели, и они намерены их достичь пусть даже «не тем» или «незрелым» способом. Решимость русских не следует недооценивать».

История всякого успеха терниста, но, ценя специалистов по терниям, приходится признать: они не способны увидеть цельную картину. Может быть, поэтому историю России никогда не писали как историю победителей. Успех – это вечный бой. Тема «Успех России» не закрыта. Более того, она едва открыта.

Часть первая Невоплотимость утопии

Глава первая Бодрый новый мир

1. Задолго до всякой надежды

К исходу 20-х все упования и иллюзии иссякли. Гибель исторической России и ее морально- этических ценностей выглядела уже необратимой. Цивилизационный разрыв, материальное ограбление страны, слом ее общественного устройства и уклада жизни всех слоев общества, уничтожение всей системы российского права, увечье культуры, истребление целых сословий и классов, надругательство над религией, разрушение памятников, страшная смерть миллионов, нищета уцелевших, еще одно, после Петра I, роковое упрощение сложного общества – преодолеть и исправить все это выглядело совершенно немыслимой задачей. Такой вывод должен был казаться неизбежным всякому, кто осознавал размах катастрофы.

Проходили десятилетия, и, судя по многочисленным мемуарам, даже самым упорным из тех, кому хотелось увидеть хотя бы тень надежды, оставалось смириться с очевидным. Каждый из них подписался бы под словами Бунина из «Окаянных дней», если бы имел возможность их прочесть: «Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» Начав общаться с вольнодумцами еще в 60-е, я не встретил ни одного, кто не был бы твердо уверен, что былое