— Скажи, а Вадима Брусникина ты тоже консультируешь по бизнесу?
— Нет… Он боится…
— Чего он боится?
— Я однажды взял маятник… Нужно было ответить на один личный вопрос. Во время сеанса ему стало не по себе. Он побледнел, как смерть. Я помню, он тогда сказал: «Я не знаю, с кем ты общаешься, но это серьезные ребята».
— Он вообще-то из категории везунчиков. У него все есть — талант, деньги, прекрасная жена и сын.
— У него не так все хорошо, как ты думаешь.
— А что с ним?
Расчет был прост, естественно, я задам этот вопрос. Но Дамир временно не хотел отвечать на него.
— Это не мой секрет.
Да и я не лыком шита, если мне надо получить информацию, я ее, как правило, получаю.
— Ты прав. Не говори. Некоторые вещи лучше не знать… — смиренно произнесла я.
Но он сдался подозрительно быстро.
— На нем проклятье черных сил. И я не могу ему помочь.
— Есть вещи, которые ты еще не умеешь делать?
— Я могу, но мне не дают разрешения.
— Не совсем понимаю. Черные… не дают…разрешения?
— Да. Если я нарушу это правило, его проклятье перейдет на меня… У меня есть друг, мой учитель. Он — маг высокого уровня, ему покровительствует сам Люцифер. Когда он оказался в ситуации выбора — спасти близкого человека, но нарушить закон, или позволить ему умереть, он выбрал первое. У него тяжело заболела жена. Рак — это проклятье черных, и если они принимают такое решение, никто не имеет право его отменить. А он наплевал на всё и вылечил ее. Анализы показали невозможное — опухоли больше не было. В тот же день он возвращался домой и попал в чужую бандитскую разборку. Получил восемь пулевых ранений в живот. Когда вышел из комы — врачи сказали, что он вряд ли будет ходить. Через неделю жена пришла в больницу и сообщила ему, что подала на развод. Ночью он встал с постели. Медсестру чуть не хватил удар, когда она увидела его идущим по коридору. Они считали, что он никогда не поднимется…
— Так чем же заслужил свое проклятье Брусникин?
— Он же был коммунистом и еще в советские времена курировал в Совете по делам религий всякие религиозные организации. Вместе с КГБ они контролировали все духовенство, даже Патриарх утверждал у них протоколы заседаний Синода. Так вот, под видом борьбы с «идеологическими диверсиями» они закрывали приходы, а священников отправляли в психушку. Потом, уже в ельцинскую эпох}', он «перековался» и стал глубоко верующим человеком, жертвовал средства церкви, чтобы искупить свои грехи… Его «коллеги по цеху», которые раньше преследовали церковь, теперь устраивали кремлевские богослужения и стояли в первых рядах со свечами перед телекамерами. Они по-прежнему хотели использовать церковь для своих нужд, ведь это прекрасный инструмент для манипулирования массами. И прошения им нет, даже у черных.
Я была тронута глубиной рассказа, увлажнились глаза.
— Ему никто не сможет помочь?
— Нет. Он цепляется за Нину, потому что она — единственный для него источник энергии жизни. Им осталось не более полугода, и она бросит его. Он пожирает ее, а она приходит ко мне, чтобы получить силу.
— Она по-прежнему ходит к тебе на массаж? Но курс, как правило, состоит из десяти сеансов…
— Она раньше ходила два раза в неделю. А теперь ходит каждый день.
— Я ревную.
— Я не сплю с женами друзей.
— Может, она влюблена в тебя?
— Ей надо где-то получать мужскую энергию. Даже в постели с ним она представляет другого мужчину. Вообще, многие женщины спят со своими мужьями, а представляют других партнеров.
— Как хорошо быть свободной женщиной. Никогда не представляла другого мужчину в постели. Потому что всегда брала то, что хочу. — Я решила порисоваться на чужом горе.
— Ты — сильная. Поэтому я тебя и выбрал. Я могу выбирать лучшее.
— А как же жить с этим проклятьем, если ничего нельзя изменить?
— Как живой труп.
— А вроде он ничего выглядит… Особенно когда в галстуке…
Я еще долго думала над тем, что можно неплохо выглядеть, иметь семью и престижную работу — и при этом не быть счастливым…
— Дамир. к тебе приходят десятки женщин, ты помогаешь им решать проблемы — вернуть мужа, найти любовника, получить контракт от московского правительства на установку систем кондиционирования… Но единственный вопрос, который меня тревожит, — получая ЭТО, они становятся счастливей? Помнишь Фауста, они должны желать все больше и больше, не останавливаясь на минуту?
— Конечно, получив что-то одно — власть над мужчиной или деньги, купив очередную квартиру, они хотят большего и опять приходят ко мне. Ты даже не знаешь, насколько человек жаден. Остановиться нельзя. Поэтому я работаю семь дней в неделю, и мне остается три-четыре часа на сон в течение ночи. Когда к человеку подключается демон, надо еще научиться с ним «дружить». Он требует, так сказать, эксплуатационной поддержки. Ко мне ходила девушка на массаж. Потом она заинтересовалась магией. Сейчас имеет все — нашла «спонсора»-депутата, который купил ей «Лексус», квартиру в Крылатском, открыла салон красоты рядом с торговым центром «Рублевский». Представляешь, какая там клиентура? Но она регулярно приходит на консультации.
— Ты все время говоришь — машины, квартиры… Этим измеряется счастье?
— А чем еще, в твоем понимании? Именно это является критерием жизненного успеха, показателем прогресса.
— Да, можно к этому стремиться — жить в золотой клетке, жрать фуа-гра три раза день, пока не покроешься прыщами от жирной пищи, ездить на Фиджи пять раз в сезон… Но мне стало бы душно, я бы спросила себя: «А где же Я, где моя воля, где моя жизненная суть?».
Он никогда не задумывался, у него всегда был готов ответ, даже на самый муторный мой вопрос.
— Есть определенный порог, когда ты перестаешь искать ответы. Ты ставишь себе новые и новые цели и каждый раз испытываешь эйфорию, когда достигаешь новой для себя вершины. Все эти телезвезды, известные рестораторы, политики, фотомодели — за ними стоит сонм демонов и толкает их к вершинам. И остановиться невозможно. Остановка для них — это смерть.
— Но это подмена — процесс, который направлен на процесс, а не на результат! И этот кайф не может быть вечным!
— Эта девушка давала мне двести тысяч долларов за то, чтобы я переспал с ней. Эта цифра нарисовалась не сразу, а в процессе «торга». Ей нравилось торговаться. Ей нужно было победить, как в аукционе — назначить цену, после которой все остальные «претенденты» отступят. Но я не согласился.
— Она была страшной?
— Нет. она была красивой. Очень красивой. Но я не проститутка, чтобы продаваться за деньги. А она — уже не знает, чего ей хотеть…
Излишний пафос, сквозивший в его словах, не убедил меня. Я твердо уверена, что всему есть своя цена, но кто определяет границу, когда можно перестать торговаться? И не является ли стремление к бесконечному торгу и шопингу чем-то сродни психическому заболеванию?
