себя?
– Он подъедет минут через двадцать.
– Хорошо. Вот тут у меня еще шоколад есть.
Кирилл вынул из бездонных карманов пиджака несколько огромных плиток, сунул их Насте.
– К чаю, – пояснил он.
– Спасибо!
Настя схватила пакеты и побежала на кухню, а Кирилл направился в глубину офиса.
Его встречали весьма радушно. Информационщица Машка Блинова, оторвав взгляд от компьютера, глянула на появившуюся в дверях массивную фигуру и радостно ойкнула. Кирилл по-отечески похлопал ее по плечу, заглянул в эфирную студию. Аня Гончарова выходила в эфир, сидела в наушниках и что-то сосредоточенно начитывала в микрофон. Закончив читать, она увидела в проеме стеклянной двери Кирилла, и ее реакция была даже более бурной, нежели у Блиновой, потому что она была моложе нее на целых пять лет.
– Кирилл Сергеевич!!
Объятий и лобызаний Кириллу избежать не удалось. Обычно он старался не прикасаться к девчонкам, потому что Глеб однажды ему это строго запретил, указав на душевную хрупкость и податливость творческих личностей, но Кирилла здесь любили почти все. Если обниматься с Глебом как с начальником им нельзя (хотя иногда и хочется), то с Обуховым можно не церемониться. Кирилл Сергеевич – это «друг семьи».
– Как вы тут без меня, девчонки?
– Все нормально, – потупив глазки, сообщила Машка. Аня Гончарова вела себя менее скованно.
– Глеб Николаевич за кондиционером уехал, – сообщила она. – Он нам кондиционер поставит, вот!
– Ай, хорошо! – квакнул Кирилл.
– Да, хорошо, а то мы прошлым летом здесь чуть не испеклись. Окошко открыть нельзя, потому что трамваи под окном ездят, все будет слышно в эфире, а бесшумный кондиционер дорого стоит.
Кирилл заглянул в эфирку. Да, действительно пекло, подумал он.
– Анюта, сделай погромче.
Аня бросилась к стойке аппаратуры и вывела ручку громкости на стационарном приемнике почти до предела. Сейчас в эфире «Пилота» играла «Drive My Car» «Битлов».
– Вот это уже совсем прекрасно, – с блаженной улыбкой проговорил Обухов.
В течение следующих пятнадцати минут девчонки рассказали ему о своем житье-бытье: о новом мальчике, который оказался загадочно талантливым и молчаливым, о новом витке продаж книги любимого босса, о том, что количество звонков радиослушателей в последние несколько дней значительно возросло. Кирилл слушал внимательно и время от времени ободряюще подмигивал. Ребята не стеснялись рассказывать ему даже то, чем избегали делиться с непосредственным начальником, потому что Кирилл никогда не афишировал свою финансовую сопричастность.
Глеб подъехал через полчаса. Вместе с ним в офис завалились двое крепких парней в униформе, тащившие большие коробки.
– Глеб Николаевич, – сказала Настя, – к нам Кирилл Сергеевич приехал.
– Где он?
– У Блиновой сидят, о политике разговаривают.
Глеб сразу направился туда. Под любопытными взглядами эфирщиков встреча друзей носила сдержанный характер.
– Привет. Какими судьбами?
– Попутным ветром в родные пенаты меня занесло. Чай будем пить?
– Будем. Девочки, накройте стол.
Праздники когда-нибудь заканчиваются. Лучше бы их не было совсем, потому что «постпраздничный синдром» порой выворачивает наизнанку сильнее похмелья. Лариса смотрела на сына, копающегося в углу комнаты со своими любимыми игрушками, и думала, что сплошные будни – это не так уж и плохо.
– Максим, – сказала Лариса, – ты кушать не хочешь?
– Нет, мам. – Мальчик выудил из коробки медведя с оторванным ухом и бросил его на диван. Эта игрушка уже морально устарела.
– А пить?
– Не-а. А что?
– Ничего, просто спрашиваю.
Максим снова зарылся в коробке. Сегодня у него был удачный день: мама решила не отводить его в садик, оставила дома и разрешила играть, сколько душе захочется. Вот только сама она выглядела какой-то грустной, и Максимку это беспокоило.
– Мам, – произнес он, рассматривая пожарную машину. – А ты сама кушать не хочешь?
– Нет, сынок.
– А пить?
– Нет-нет.
– А писить?
Несмотря на свое настроение, Лариса не смогла удержаться от смеха.
– Ты сам у меня сейчас писить побежишь! Ну-ка иди сюда.
Максимка бросил машину в компанию безухого медведя, подошел к маме и забрался к ней на колени.
– Мам, у тебя все хорошо? – вдруг спросил он, и Лариса перестала смеяться. Быстрое взросление сынишки, разумеется, не проходило незамеченным, но в последнее время серьезные вопросы он стал задавать гораздо чаще, как будто что-то предчувствовал. Дети всегда предчувствуют перемены, как домашние животные – землетрясение.
«Тьфу, ну и сравнение…».
– Ты о чем, милый?
– Я просто. Ты такая грустная. Да? Ты же грустная?
Она потрепала сына за волосы, легонько дернула за ушко.
– Все-то ты видишь, глазастик. Я не грустная, я устала, хочу отдохнуть.
– Ну ладно, – согласился Максим и сполз с коленей. – Ты тогда отдыхай, а я маленечко поиграю. Ладно?
– Играй, играй.
Он кивнул и пошел к коробке. В течение пяти минут, что он там возился, ковер детской комнаты был завален человеками-пауками, автомобилями с полицейскими мигалками и десятком обезоруженных солдатиков. Максим, похоже, проводил инвентаризацию.
– Сима, – вновь подала голос Лариса, – ты по папе соскучился?
Мальчик остановился, поглядел на маму. Что-то темное мелькнуло в его взгляде.
– По папе? А где он сейчас?
– Папа далеко, но он скоро приедет. Ты хочешь, чтобы он приехал?
Максимка ответил не сразу. Он поднес к глазам пластмассового стрелка какой-то азиатской армии, потерявшего свой автомат, и, словно обращаясь к нему, произнес:
– А я не знаю папу. Он хороший?
Пластмассовый самурай промолчал. Мальчик повернулся к маме.
– Он хороший, мам?
– Он не плохой и не хороший. Он просто папа. Ты его не помнишь?
Малыш покачал головой.
– А дядя Вадим сегодня придет? – вдруг спросил он.
Лариса при этом вопросе испытала что-то похожее на воодушевление. Да, дети точно никогда не ошибаются.
