Путешествия без карты

Завтрак с офицером разведки в его квартире на четырнадцатом этаже. Говорили о кибонгоистах, верящих в божественность Кибонго, человека, умершего в тюрьме в Елизавствиле в 40–х годах. Некоторые обвиняют в нынешних бедах именно их. Тип из Би–би–си с женой и ребенком в брюссельских кружевах, фанатически помешанный на своей работе.

После вторжения журналистов еду в один из богатых аристократических домов Леопольдвиля. Красивая молодая женщина — длинные, скрещенные ноги в обтягивающих голубых джинсах; она — жена немолодого мужчины в костюме для верховой езды, очень богатого, из тех, что всего добились в жизни сами — он поставщик камнедробилок для постройки дорог, с умным, выразительным лицом.

2 февраля. Кокилатвиль.

Доктор Леша встретил меня в аэропорту и повез в Йонду. Цветущий городок с восьмью сотнями больных. Вечером люди рассаживаются маленькими группками вокруг костров. Доктор изучает истории болезней, трогает кожу, протирает руки спиртом — больные все здесь заразные. Если нервные окончания поражены, пальцы на руках и ногах уже не спасти, хотя болезнь и можно контролировать ¹.

Устал от жары и множества незнакомых людей. Епископ приехал в Йонду праздновать юбилей какой?то монахини — меня одолела тоска ². В моей голой комнате даже негде повесить одежду, а в общем душе — пять огромных тараканов. Что я тут делаю? Вечером ко мне зашли губернатор с женой — добросердечная женщина, которой хотелось, чтобы я переводил ее книги. Она уже написала книгу и опубликовала ее за свой счет. С наступлением темноты москиты становятся невыносимы.

История о старом лавочнике–греке, который застал своего продавца в постели со своей женой– конголезкой. Не промолвив ни слова, старик пошел и на все свои сбережения купил подержанный автомобиль, до того старый, что он трогался с места, только когда его подталкивали. Никто не понимал, зачем ему понадобился автомобиль, но старик объяснил, что хотел хоть раз в жизни проехать на автомобиле: итак, машину толкали, пока мотор не завелся, и старик поехал в свой квартал и посигналил своим продавцам. Останавливать машину нельзя было, иначе она бы не завелась. Старик сказал продавцу, чтобы тот его подождал, а сам, объехав разок вокруг квартала, вдруг рванул руль и, направив машину на продавца, въехал в дверь магазина. Продавец остался жив, но с переломанными ногами и разбитым тазом. Старик вылез из машины и стал ждать полицию. У молоденького комиссара это был первый вызов.

— Что вы сделали? — спросил он.

— Тут суть не в том, что я сделал, а в том, что я сейчас сделаю, — сказал старик и выстрелил себе в голову ³.

1 Как позднее объяснил мне доктор Леша, многие больные были незаразны, да и данные о вероятности заражения при так называемых открытых формах до сих пор разноречивы. Опасность заражения проказой сильно преувеличена.

² В 10 часов утра в слепящем зное радушный епископ настаивал, чтобы я выпил чистого виски.

³ Экономный романист слегка сродни бережливой хозяйке, которая не выбрасывает ничего, что может еще сгодиться в дальнейшем. Или скорей даже повару–китайцу, что пускает в дело чуть ли не все части утки. Эта история, вложенная в уста доктора Колена, помогла мне заполнить паузу в «Ценой потери».

3 февраля. Йонда.

Все вокруг меняется. Ночью просыпаюсь, разбуженный молитвою и ответствиями в часовенке по соседству, и снова засыпаю до семи утра. Яркое солнце, но еще свежо. В душевой нет тараканов. Изнуренный священник, высокий, бледный, с длинными изящными кистями рук: он преподает в негритянской семинарии — во всем районе, кроме учителей, всего один белый; рыжебородый священник с извечным огрызком сигары во рту, суровый и молчаливый монах в миру, который успел побывать в японском тюремном лагере, у него неприязненный вид, но в моей истории он начинает действовать лишь в самом конце, неожиданно выступая в защиту X., моего главного персонажа ¹. Что же до изнуренного священника, то трудно и вообразить, что за жизнь он ведет, если ищет отдохновения в лепрозории.

Благоустраиваю свою комнату — поставил в ней вешалку, и она служит мне платяным шкафом. Еще немного — и вполне станет походить на жилье. Спускаюсь к реке Конго. Огромные деревья с корнями, напоминающими корабельные шпангоуты. С самолета, наверно, кажется, будто они выступают из зеленого ковра джунглей — с темнеющими, точно у цветной капусты, верхушками. Их извивающиеся стволы наводят на мысль о рептилиях. Среди мелкого — кофейного цвета — рогатого скота белеют, пятнами снега, цапли. Огромная река Конго с ее бурным течением похожа на знаменитые нью–йоркские мосты в час пик. Со времен Конрада ничего не переменилось. «Порожний поток, величавое безмолвие, непроходимый лес». Отовсюду, насколько объемлет взгляд, островки травы плывут к морю, до которого им вовек не доплыть, — одни маленькие, словно дно от ведра, другие — крупные, с обеденный стол. Издалека, когда отплываешь от Африки, они напоминают утиные выводки ². Два ржавых суденышка. Голубоватые кувшинки. Семейство в пироге: мать в ярко–желтом платье, девочка с младенцем на руках, — улыбаясь, он похож на раскрытый рояль.

Доктор–датчанин ³ раскапывал могилы на старом кладбище и находил скелеты без пальцев — это было кладбище прокаженных четырнадцатого столетия. С помощью рентгена он изучал кости, особенно тщательно в носовой области, и сделал несколько открытий. Теперь он специалист по проказе и возит этот свой череп на международные конференции: этот череп прошел уже не одну douane ⁴.

¹ Этой идеей я не воспользовался.

2 Позднее я узнал, что это не трава, а водяные гиацинты.

³ Речь идет о докторе Мёллер–Кристенсене. По рассказам о нем в Йонде, он казался мне легендарным; позднее он был так добр, что прислал мне свою книгу «Костные изменения при проказе».

4 Таможню (фр.).

В конце сиесты ко мне заявился некий тип, похожий на крысу, — фламандец, учитель протестантской школы. Он написал роман на английском языке и пришел посоветоваться о литературном агенте. Есть ли на свете края, даже в самых отдаленных уголках земли, где, едва появившись, писатель с известностью не встретил бы человека, жаждущего стать литератором? Интересно, встречают ли врачи пожилых людей, все еще лелеющих честолюбивую мечту стать врачами?

Обед со священниками; крохотная мишень для метания тоненьких стрел; пикировка изнуренного священника и бывшего заключенного, который уже немного пришел в себя. Вода, суп, омлет, ананасы.

Девиз здешнего племени: «Москиты не щадят тощих».

4 февраля. Йонда.

Спал плохо. Никак не мог улечься на жестком матраце: слабый приступ ревматизма из?за того, что вспотел, москиты гудят за пологом. Проснулся без двадцати семь, пасмурным утром. Написал письмо матери, с «Дневником» Жюльена Грина спустился к реке Конго и устроился на борту какого?то ржавого суденышка — единственное место, где не было муравьев. Все изумляюсь бесконечной веренице островков из травы; двигаясь со скоростью четырех миль в час, плывут они из самого сердца Африки, и ни одни, даже самые крошечные, не перегоняют друг друга.

[…] Когда X. здесь появился, пожалуй, у него были иллюзии, что он сможет работать в больнице. И вот ему говорят: «Возвращайтесь в Европу и пройдите шестимесячный курс психотерапии и массажа, тогда вы могли бы здесь пригодиться». Но он боится вернуться. Возникает подозрение — хотя особых опасений и не высказывают, — что, возможно, на родине его разыскивает полиция. По–французски говорит он довольно плохо, и поэтому неизбежно, что наибольшая близость возникает у него с единственным священником, который говорит по–английски ¹.

¹ Не знаю, почему X., который затем стал Керри, утратил половину своей английской национальности.

[…]

От чьего лица будет вестись этот рассказ? Во всяком случае, не от лица X., хотя я и могу представить