– Там же его взяли, – сообщил Мартынов. – Где и Бояркова была. Только в разных домах.
Теперь я понял, где скрывалась Ольга. Где было то место, о котором они оба могли бы знать – и Ольга, и Толик. Деревня в Подмосковье. Та самая, в которой якобы хозяйничали оставшиеся с войны партизаны. Деревня, по прихоти судьбы на время выпавшая из суеты жизни. Там не было никого посторонних, ночлег стоил какие-то копейки и можно было укрыться от свалившихся на голову невзгод.
Я обернулся к Мартынову. И он спросил меня взглядом – что будем делать? Сегодня он закончил большую и еще совсем недавно казавшуюся невыполнимой работу. И потому был способен на широкий жест. Еще он хотел мне потрафить, чтобы хоть чем-то сгладить то неприятное, что я совсем недавно от него услышал.
– Пусть идет, – сказал я Мартынову.
Он согласно кивнул.
– Пошел вон! – бросил я Толику.
Толик не поверил, воззрился на Мартынова.
– Тебе же сказали! – проявил тот строгость.
Милиционер снял с Толика наручники. Лично для него весь этот кошмар уже закончился. Но он все равно не ушел. Дождался меня на улице. Когда я вышел из прокуратуры, он приблизился, но ничего не мог сказать. Прятал глаза. Но лично мне он был уже безразличен. Я даже не злился на него. Уже почти забыл о его существовании. Слишком много событий произошло за последнее время.
– Ты видел ее там? – спросил я.
Он понял, что речь идет об Ольге.
– Да. Ее там звали принцессой.
– Почему? – удивился я.
– Очень уж не похожа на местных. Столичная штучка.
Принцесса. Она мне всегда такой и представлялась. Рожденная блистать. Обреченная на успех. У нее должна быть феерическая судьба и жизнь, полная прекрасных и радостных событий. Но не сложилось. Так и осталась Золушкой. Что-то сломалось в механизме жизни. Не получилось сказки. Принцесса умерла.
Что было на той кассете, которую мне передал Шмыгов, я так и не узнал. Она будто пропала, и о ней никто не вспоминал. Я через некоторое время спросил у Мартынова, он отчего-то засмеялся и обещал при случае рассказать преинтересную историю. Еще сказал, что с того самого момента, как кассета оказалась в прокуратуре, я могу более не опасаться Ласунского и вообще забыть о его существовании. Что я и сделал, насколько это было возможно.
Я сидел в летнем кафе и думал. Никого не было вокруг. Город перестал существовать. Полный вакуум.
– Здравствуй! – позвал знакомый голос. Как призыв вернуться оттуда, где я пребывал. Я очнулся и обнаружил вокруг людей. По улице катились машины. Где-то недалеко гремела музыка. Город не вымер. Это я ушел из него на время. Я поднял голову и увидел Настю Полякову. Рубашка в мелкую клетку, потертые джинсы. Не знаю, чему я удивился больше – ее столь непривычному для меня наряду или самому Настиному появлению. Я не видел ее больше месяца. С того самого дня, когда меня пришли арестовывать, а она вмешалась.
– Какая неожиданность! – пробормотал я. – Садись, пожалуйста. Я тебе что-нибудь закажу?
– Только безалкогольное.
– Ты за рулем?
– Да.
Я увидел ее «Мерседес».
– Как твоя лошадка?
– Бегает.
– Ты довольна?
– Да.
Подошел официант, я заказал два кофе. Когда он ушел, сказал Насте:
– Хотел тебя поблагодарить. Ну, тот день, когда…
Она махнула рукой, останавливая меня:
– Не надо.
С ней что-то произошло. Она была другая. Не та, что прежде. И не в одной одежде дело. Что-то в глазах. В жестах. В повороте головы.
– Где ты сейчас? – спросил я.
– Нигде.
– Неужели?
Она ушла с телеканала еще тогда, месяц назад. Оставила должность, которая приносила ей десять тысяч долларов ежемесячно. Никто не мог понять почему. И все считали, что Полякова уходит не просто так, а куда-то. Еще одна ступенька вверх по лестнице.
– Ты ушла в никуда? – не поверил я.
– Да.
Спокойный ответ и безмятежный взгляд. Не вызывающе безмятежный, это бы я понял, а действительно бестрепетный.
– Почему? – спросил я.
– Ты не поймешь.
– Я постараюсь. В детстве мне говорили, что я смышленый.
Настя рассмеялась:
– Какой ты смешной! Как твоя программа.
Я никогда не видел Настю смеющейся так беззаботно.
– Трудно все рассказать, Женя, – она уже не смеялась. – Работаешь, и все получается, но ты – это не ты. Все время играешь роль. Ты свою, а все вокруг – свою. Сплошной театр. Хочется быть живой, а приходится носить маску.
– Но это же жизнь.
– А разве ты так живешь?
Ее вопрос поставил меня в тупик.
– Почему ты живешь так, как тебе хочется, а я – так, как этого от меня ожидают?
– И что теперь? – осторожно поинтересовался я.
– Не знаю. Еще не придумала.
Это у нее каникулы. Позволила себе расслабиться.
– Жить надо своей жизнью, – сказала Настя. – А не придуманной. Ты согласен?
Согласен ли я? Она еще спрашивает! Я знал одну супружескую пару, которая как раз и жила придуманной жизнью. Он был великим экономистом, а она прекрасной принцессой, разбивающей мужские сердца. Они оба считали, что все именно так и обстоит, как им представлялось, а жизнь постоянно вторгалась в их придуманный мир, и тогда краски блекли и становилось просто невыносимо. Они решили уничтожить тот, внешний, непридуманный, мир, который им мешал. И закончилось все очень плохо. Так не заканчиваются сказки. Так заканчиваются чьи-то жизни.
– Ты разобрался со своими проблемами? – спросила Настя.
– В общем, да.
– И тебя уже ни в чем не обвиняют?
– Кажется, нет.
– Виновных нашли? Того, кто все организовал.
– Одна женщина, – сказал я. – У нее была любовь. Сколько-то лет назад, еще в институте. Но она тогда вышла замуж за другого. У которого были прекрасные перспективы. Через какое-то время выяснилось, что она промахнулась. И что ее избранник – ничтожество. Она попыталась все переиграть. Но когда-то отвергнутый ею человек не захотел сделать решающего шага ей навстречу. И она решила ему отомстить.
– Ты как-то так это говоришь… С горечью.
– Я думал, что эта женщина – моя судьба. А в итоге оказалось, что я лопух.
