незаметно уступило место общеупотребляемому и поныне: и в принципе, даже где-то довольно точно отражающему истинное положение дел. Тихолесье.
В Тихолесье и действительно было относительно спокойно. Нет, конечно - 'пешеходы', 'кляксы', 'камнерезы', 'свистопляски' и прочие последствия Сдвига на территории Материка, да и за его пределами; водились везде. Но, как признавали многие, до сих пор умудряющиеся более-менее адекватно дышать в две дырочки под преимущественно розоватым солнцем этого мира - Тихолесье было одним из самых спокойных мест.
Лихо, Алмаз и Шатун, были наверное уже одними из немногих представителей того племени, которое получило в название короткий и выразительный термин. Нет, не 'сдвинутые'. '
В ночь, когда произошёл Сдвиг, и гигантская коса безносой примадонны прошлась по висящему в космическом пространстве шарику с шальной непринуждённостью. Выкашивая жизни, вдоль и поперёк, с какой-то нелепой, непостижимой, жутчайшей логикой: закладывая мину замедленного действия в экологию, и много чего ещё; они появились на свет. И выжили. И получили в довесок то, что действительно можно именовать 'даром'. Причём, не одним. И у каждого - непохожими.
Алмаз, помимо способности стрелять из чего угодно, в каком угодно положении, и не промахиваться, умел метать всё, что только можно метать - ножи, топоры, иголки... да хоть конечность дедушки Ленина, которая наводит на правильную стезю, ведущую к мировой революции! Дополнительные карманы, пришитые к куртке и штанам, были заполнены всякой метательной всячиной. Вроде самопальных сюрикенов, прозаических гвоздей, и небольших - сантиметров в семь-восемь, заточек. И он всегда гарантированно попадал в цель. Отсюда и появилось прозвище, намертво приклеенное к нему с детских лет. Глаз - алмаз. Так оно и было. Человек без промаха.
Шатун был очень быстр, и обладал восхитительной реакцией, несмотря на свои внушительные габариты супертяжеловеса. Это были просто феноменальные данные. Настолько - что становилось ясным: это действительно дар, а не что-либо ещё.
Второй способностью Шатун был очень, под стать своей скорости - низкий болевой порог. Конечно, если он, по какой-то прихоти судьбы - ловил молотком по пальцу, то не изрекал по поводу этого события цитату из 'Государя' Макиавелли. Но и не тряс поврежденной частью тела, выражаясь экспрессивно и нецензурно. Силушкой он тоже был не обижен, но здесь не было замечено ничего сверхъестественного - здоровенный, бугрящийся мускулами, бугай. Способный на многое, но ничего из такого, что могло бы вызвать изумление, и навести на ещё одну мысль - об аномальном происхождении силовых данных. Шатуном его прозвали, исходя из выражения 'ушатает, кого угодно', и внешних данных. Медведь, вставший на дыбы, немного побритый, умеющий разговаривать, и носящий в поясных ножнах два мясницких тесака. Шатун.
Лихо умела распознавать ЛЮБУЮ ложь, даже самую мизернейшую, почти незаметную. Не по физиологическим реакциям собеседника - а каким-то особым чувством, доступным только ей одной. Алмаз как-то подметил, что при обнаружении лжи в словах собеседника, сапфировые глаза Лиха начинают заволакиваться какой-то блёклой, неживой сероватой дымкой. Своеобразная реакция на ложь. Следующей реакцией на ложь, если она к тому же была беспардонной и не думала прерываться в ближайшие тридцать секунд, максимум - минуту: обычно бывала пара ха-р-роших фирменных тумаков от Лихо. После которых, в корень изолгавшийся индивидуум понимал всю пагубность вышесказанного, и незамедлительно раскаивался, если не был слишком упёртым и непонятливым. Если же был... То таким, после вдумчивого разъяснения его неправоты, сопровождающегося мелким и пассивным членовредительством, присваивали прозвище 'хлебнувший Лиха'. Рукопашкой блондинка владела отменно, и до активного членовредительства, дело, как правило - не доходило. К тому же, в девяноста процентах случаев, рядом были Шатун с Алмазом.
Ко всему этому, Лихо умела видеть с закрытыми глазами: правда, не более пары минут. С закрытыми, завязанными, и так далее.
Способность к предвидению, сопряжённая с запредельно логичными выводами осмысления ситуации, была третьим даром Лихо. И часто было непонятно - первое ли дополняет второе, или, второе - первое... Но то, что Лихо, как уже было сказано - никогда не ошибалась, являлось аксиомой.
Ну, и последний её дар, который, в принципе, и даром-то назвать, язык не поворачивался, имел необычное свойство, от которого она и получила своё прозвище. Взгляд Лихо, при необходимости, умел вызывать сильнейшую боль, в любой части тела. Правда, тоже ненадолго, и у Лихо после подобных применений своего дара, случались короткие приступы сильнейшей головной боли: что-то вроде отдачи за причинённый вред. В виду этого, своим четвёртым даром, Лихо пользовалась в исключительных случаях, сопряжённых с угрозой для жизни ей, или дорогим ей людям.
Осознание того, что природа одарила Лихо щедрее, у Алмаза с Шатуном не вызвало никаких негативных эмоций. Завидовать плохо, тем более, что это твой боевой товарищ, не раз прикрывавший тебя и сзади, и вообще - со всех трёхсот шестидесяти градусов. Они и не завидовали. Одному залетному, рискнувшему проехаться насчёт неравномерного распределения природных льгот, присказкой - 'Мужику шиш и корку, а п..де - бриллиантов с горкой', с реактивной сноровкой прилетело от Шатуна с правой. Прямиком в ухо, пусть и вполсилы; но всё равно - чудом не оторвав неразумную головушку.
Книжник... Книжник родился на семнадцать лет позже неразлучной троицы, и в какой-то мере тоже был редким экземпляром, учитывая то, что из десяти детей, зачатых после Сдвига, пять - рождались или мёртвыми, или с признаками мутации. Более, или менее выраженными. Книжнику повезло. Он родился нормальным, даже получил в подарок от уже прилично искорёженной к тому времени - природы Материка: способность запоминать ВСЁ, что с ним происходило, что видел, или слышал. Как будто у него в черепушке стоял безлимитный винчестер, сохраняющий всю информацию. На особо важных встречах Андреича, дяди Книжника, по красноречивому прозвищу 'Глыба', бывшего неформальным (а формальных не водилось уже давненько!) главой Суровцев, Лихо и Книжник присутствовали неизменно. И то, что посёлок Суровцы был одним из самых идиллически спокойных местечек Тихолесья, их заслуга была неоспоримой и неоценимой. Ведь даже после жуткой аномалии Сдвига, и появления крайне агрессивно настроенных к людям существ, люди так и остались самыми опасными и непредсказуемыми существами на искуроченной Сдвигом, планете Земля.
Суровцы стояли на распутье, в них сходились несколько дорог, ведущих к более крупным поселениям, и новые люди здесь не были редкостью. Постоянно кто-то уходил, появлялся, и так по кругу - день за днём. Кто-то оставался в Суровцах навсегда, привлечённый преимущественно царившим в них спокойствием. Но это случалось не часто. Андреич устраивал желающим остаться здесь навсегда, самый настоящий допрос с участием Лихо. И если концы не сходились с концами, хоть на йоту, желающим получить вид на жительство, мягко, но непреклонно советовали поискать другое местечко. Переубедить Глыбу не удавалось ещё никому, хотя бы по причине постоянного присутствия в Суровцах трёхсот вооружённых людей, готовых на всё для поддержания образцового порядка в родном доме.
Прочий криминалитет Материка, рискнувший хоть раз сунуться в Суровцы, где было чем поживиться, получал по мордам, и всему прилегающему к ним организму - жёстко и молниеносно. С бандитами, мародёрами и прочей нечистью, цацкаться никто не собирался - проблем хватало и без них. В любом случае, разговор был предельно короткий. И, вследствие этого, безымянное кладбище на краю Суровцев не пополнялось уже почти пять с половиной лет. Любители лёгкой наживы, и прочая шелупонь, желающая жить широко и затейливо за счёт других - не наведывалась сюда ни за какие медовики, каким бы слоем чёрной икры - они не были намазаны сверху. Слово 'Суровцы', произнесённое в лихой компании, независимо от её крутизны, непроизвольно и однозначно - вызывало стойкую аллергию. Как говорил классик - 'Он уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог...'. К Андреичу, это относилось в полной мере.
Облака сменили свой цвет на бежевый - близился вечер. Книжник, порывавшийся куда-то бежать, и что-то предпринимать, наконец-то успокоился; и сидел, уставившись в одну точку. Наверняка, страдая от всей души, что к нему не прислушиваются, и не хотят воспринимать всерьёз. Точку в его метаниях поставила всё та же Лихо, бросив словно невзначай:
- Сиди, герой-одиночка... От тебя сейчас толку - как от снеговика без морковки, в женском монастыре. Сиди, читай свою фентезюгу. Без тебя решат, что делать. Понадобишься - позовут.
